Читать книгу "Реинкарнатор - Юлия Рыженкова"

Двое двигались бесшумно, как тени, но их было видно на маленьком экране над головой: накануне связисты из Ордена установили по всему музею видеокамеры и провели видеосигнал в три ниши, оборудованные для засады. На мониторе размером не больше ладони лиц особо не разглядеть, но этого и не требовалось, достаточно понять, кто зашел в музей.

Безопасники беззвучно заняли свои места: один в нише напротив Кости, другой – справа от него, и так же тщательно расправили портьеры, чтобы никакой луч света или блик не мог случайно выдать их.

Оставалось только ждать. Ждать и глядеть в экран, потому что Кучик может прийти сюда так же тихо, как это сделали охотники на него.

С каждым часом напряжение внутри Кости нарастало. Он сидел на полу, привалившись спиной к шершавой стене, справа от постамента с макетом первого кармографа. Аня сидела слева, так что друг друга они не видели, и это тоже напрягало. Костя бы предпочел не выпускать ее из поля зрения, но, увы, двое рядом просто не поместились бы. Страх завладел им. Он боялся упустить Кучика, боялся, что Аня выкинет какой-нибудь фортель, предупредит старика или заберет прибор Леона и каким-то образом улизнет от безопасников – те ведь не подозревают, что на самом деле ловят двоих. Но больше всего боялся, что Кучик вовсе не придет. В курсе ли он вообще, что в его институте выставляется действующий кармограф? Конечно, лекцию разрекламировали как только могли, подключили к этому администрацию НИИ, расклеили объявления по городу. Но, возможно, Кучик сейчас даже не в Москве, а может, уже и не в России, и понятия не имеет ни о какой лекции. И хотя Костя понимал, что его вины в этом не будет, все равно чувствовал себя ответственным за эту операцию, от успеха которой зависело и его будущее в Ордене реинкарнаторов.

Часовая стрелка еле-еле ползла к заветной цифре двенадцать. Ничего не происходило. Ум пытался найти себе хоть какое-то занятие и в конце концов скользнул в воспоминания.

«Я не хочу тебя больше видеть». Костя до сих пор чувствовал удар хлыстом от этих слов. Помнил до боли пальцев, стиснутых в кулаки, ощущение: будто он щенок, с которым только что весело играли, а теперь оставили одного на поляне с красно-желтым резиновым мячом. Еще нет обиды или злости, лишь недоумение: за что?! Что я сделал не так?! Еще минуту назад все было прекрасно! Костя тогда стоял, открывал рот, но не мог ничего произнести, горечь и возмущение душили, запихивая слова обратно в глотку.

«Я дал им проститься! Ты же сам кричал, что я обязан был это сделать!» – наконец выхаркал Костя, и это прорвало плотину, за которой скрывались обида, боль и слезы.

«Просто уходи из моего дома», – с интонацией робота произнес отец, развернулся, дошел по коридору до входной двери и закрыл ее за собой. Такой истерики, как тогда, у Кости не было ни до, ни после. Уже вечером он начнет стыдиться ее и будет стыдиться следующие лет семь, хотя ни одна живая душа ее не видела. Может, кто-то и слышал завывания, перемежающиеся ревом, будто ему не восемнадцать лет, а лишь пять, но вряд ли прохожие или соседи могли подумать, что это рыдает спокойный рассудительный парень, полгода назад поступивший в Институт реинкарнации на факультет приборостроения.

С отцом они почти не виделись и не разговаривали всю следующую неделю, пока тот подыскивал съемную квартиру. Лишь значительно позже, после нескольких лет работы в «скорой», Косте пришло в голову, что, может, у отца тогда тоже случилась истерика, может, он где-то так же ревел и бил ни в чем не повинную стенку. Ведь его надежда устроить сыну нормальную жизнь рухнула в один момент из-за того, что сын решил «дать им проститься»! Идиот. Вместо того чтобы дать проститься с родной матерью и вызвать ей реинкарнатора.

В выпускном классе они все хорошо придумали: раз уж Костя чует смерть, то поступать надо в Институт реинкарнации, будет заниматься кармографами, благо физика и инженерное дело его всегда интересовали. Профессия престижная, неплохо оплачивается. И никто никогда не узнает, что он беспамятный. Точнее, все хорошо придумал отец, Костя лишь согласился, но поступил без проблем, и учиться оказалось интересно. Но вот на следующий день после смерти преподавателя он зря пришел в институт…

Это случилось на лекции по ТОЭ, как сокращенно все называли теоретические основы электротехники. Владислав Сергеевич побледнел и плюхнулся на стул, хотя обычно даже не подходил к нему, вышагивая вдоль доски. А Костю накрыло. Знакомый запах «подгорелого мяса». Наверное, если бы у него было больше опыта и времени подумать, он бы принял правильное решение и промолчал. Владиславу Сергеевичу оставалось не более двадцати минут, и это уже не изменишь, даже если сказать. Но у него не было ни опыта, ни времени, лишь память о том, как отец на него орал после смерти матери, ведь тогда Костя как раз промолчал.

Он уже знал, что его самые лучшие, самые умные и прогрессивные родители боялись беспамятных, а особенно тех, кто чует смерть. Боялись алогично, неконтролируемо. Даже если это их сын. Поэтому, когда мама собралась в театр, Костя лишь обнял ее покрепче, чего уже давно не делал. Она удивилась, улыбнулась, потрепала его по густым, давно не стриженным волосам и чмокнула в лоб. Отцу же просто кивнула: мол, я пошла.

Когда отец пришел в себя, он сразу все понял и в первый и единственный раз в жизни залепил сыну пощечину. Тот и не знал, что профессор биологии умеет так орать и знает такие слова.

Наверное, если бы первокурсник Костя Колесов спокойно подумал о последствиях, он бы промолчал, но вместо этого он зачем-то вспомнил, что у Владислава Сергеевича есть жена и взрослая дочь.

Дочь доехать не успела, но преподаватель умер на руках жены и реинкарнатора из «скорой», и Костя ощутил, что все сделал правильно. Вот только дальше все пошло не так. Вместо того чтобы продолжить учебу, пришлось забрать документы и искать работу. По прошествии всех этих лет он об этом совсем не жалеет, но тогда… для наивного восемнадцатилетнего парня такое отношение со стороны одногруппников и преподавателей стало шоком. И, главное, за что?! За то, что дал возможность умирающему сохранить свою личность и проститься с семьей?! Отец-то знал, что так будет, знал, что сыну не дадут нормальной жизни, но свой опыт не впрыснешь другому, как лекарство.

«Бутерброд будешь?» – пришло сообщение на телефон. Тот, естественно, стоял в беззвучном режиме.

«Да», – ответил Костя, вдруг осознавая, что уже почти ночь, а значит, он не ел часов десять и организму нужно топливо. Очень плавно и медленно, не издавая ни звука, он поднялся, разминая задеревеневшие ноги и поясницу. Аккуратно, чтобы не задеть портьеру, протянул руку над постаментом.

За проведенные в музее часы глаза адаптировались к темноте, и скромного света от экрана наверху оказалось достаточно, чтобы неплохо видеть друг друга.

Аня улыбнулась и протянула бутерброд, а Костю вновь накрыло. Он проваливался в ее глаза, забывая обо всем, включая причину, по которой оба сейчас тут находились. Как бы он ни злился на нее, что бы ни думал о ней, рядом с ней ему всегда становилось спокойно и тепло. Удивительное чувство, будто мама поправляет ему, больному, одеяло и протягивает чашку с горячим какао, а потом читает вслух любимую книжку про супергероя Анзана. С Джун такого не возникло ни разу.