Читать книгу "История испанской инквизиции - Самуил Лозинский"

Открывшийся в Вероне конгресс государств Священного союза совпал с моментом высшего разгула анархии в Испании. Заседавшее в Сео-де-Урхеле регентство отправило на конгресс своего представителя, которому поручило просить у государей Священного союза помощи в возвращении Испании к порядку, существовавшему в ней до 1820 года. Конституционное правительство, числившее в своих союзниках Англию, надеялось, что державы Священного союза ничего не предпримут против ее воли, но надежда эта не оправдалась. Священный союз предложил кортесам добровольно отменить все законы, изданные с марта 1820 года, а когда они гордо отвергли «дерзкое вмешательство чужестранцев», дал Франции полномочия восстановить в Испании старый порядок.

Вступивший в пределы Испании со стотысячной армией герцог Ангулемский, как и можно было ожидать, без особого труда брал одну крепость за другой, и кортесы побежали на юг, потащив за собой Фердинанда. Из Мадрида они перекочевали в Севилью, затем в Кадис. Вступив в Мадрид, герцог Ангулемский создал регентство, во главе которого был поставлен герцог Инфантадо. Оно не имело ничего общего с регентством в Сео-де-Урхеле, которое, на взгляд герцога Ангулемского, ослеплено было ненавистью к сторонникам конституции. Но и новое регентство не склонялось к компромиссам: оно возвратило монастырям и церквам конфискованное у них имущество, никак не компенсировав потерю предыдущим владельцам, купившим его за свои деньги; уволило всех чиновников, назначенных после 7 марта 1820 года; подвергло секвестрации имущество членов кортесов; создало целую армию так называемых «королевских волонтеров», в обязанности которых входило разыскивать и арестовывать всех, кого подозревали в сочувствии деятелям 1820—1822 годов. Как закон был оформлен смертный приговор членам кортесов, голосовавшим за переезд Фердинанда VII из Севильи в Кадис, а также министрам и военным, сопровождавшим короля в этом путешествии. Смертная казнь в их отношении должна была быть применена «без всяких формальностей и суда, на основании лишь установления личности». Дело в том, что Фердинанд, желая предаться в руки герцога Ангулемского, противился отъезду из Севильи, когда к ней подошла французская армия, но вынужден был покориться силе.

В стране при полном попустительстве регентства начался страшный террор, и когда герцог Ангулемский воспретил производить аресты без разрешения военных властей, отовсюду посыпались протесты, а духовенство охарактеризовало его умеренность как Божие оскорбление и потребовало возрождения инквизиции. И герцог Ангулемский, в чью задачу формально входило лишь освобождение из рук конституционалистов пленного короля, отменил свое распоряжение и более не вмешивался в испанские внутренние дела.

Между тем положение конституционного правительства и кортесов становилось с каждым днем все хуже и хуже; сдача Кадиса была неминуема, и кортесы решили, что лучше будет, если Фердинанд «свободным» явится во французский лагерь. Таким образом, королю развязали руки. Предварительно, правда, от него потребовали подписать манифест, которым он простил всем все прошлые обиды. Но на следующий день, очутившись за стенами Кадиса, Фердинанд забыл только что данное слово и издал эдикт, коим открылась эра самой мрачной реакции в Испании. Одновременно с отменой всех распоряжений и законов, изданных со дня революции 7 марта 1820 года, король подтвердил все постановления регентства во главе с герцогом Инфантадо. Вернувшись в Мадрид, он стал с неслыханной жестокостью преследовать тех, кого подозревал в сочувствии деятельности кортесов, и лишь благодаря вмешательству французских генералов смертные казни не стали массовыми. Тем не менее многие погибли. Среди прочих пал жертвой гнева озлобленного монарха Рафаэль Риего, обвиненный в государственной измене и повешенный на площади Ла-Себада в Мадриде.

Был создан специальный совет, состоявший почти исключительно из духовных лиц, в обязанность которому вменили просеять через свое сито всех жителей Испании, раскассировать их по ведомостям, выявить неблагонадежных и сообщить о них полиции. Со всех сторон в его адрес сразу пошли доносы, причем часто лживые. Можно сказать, что сам Фердинанд возглавил доносчиков — он передал совету список, который вел в тяжелые для себя дни, занося туда имена всех, кого намеревался в будущем наказать; теперь он с удовольствием осуществил свою мечту. Когда Испания была распределена по категориям и каждый испанец получил политико-религиозную наклейку, были созданы военные комиссии для суда над виновными. Судопроизводство этих комиссий напоминало инквизицию, а приговоры их были гораздо более суровы. С 24 августа по 12 октября 1824 года были повешены и расстреляны 112 человек. Даже неосторожно сказанное слово влекло за собою смерть. Мариано и Хосе Молина были приговорены к казни за хранение прокламаций. Симона Альфасо повесили за крик: «Да здравствует конституция!» Уже упоминалось о казни в Гранаде семерых масонов; тогда же в Кастилии был повешен Антонио Эреса, которого сочли масоном. Преследовали всякого, у кого находили книгу, изданную в 1820—1823 годах, за хранение портрета Риего ссылали на каторжные работы; студенты должны были присягать, что не признают народного правления и не войдут ни в одно тайное общество. Эта военная юстиция, безапелляционная и негласная, действовала почти два года. Это время получило название «эпоха Чаперона» по имени председателя мадридской военной комиссии, известного особой кровожадностью.

Впрочем, дальнейшее правление Фердинанда тоже имело крайне реакционный характер и в целом мало отличалось от «эпохи Чаперона».

Когда французы теснили конституционную испанскую армию к югу, подготавливая освобождение Фердинанда из «якобинского плена», торжествующая реакция требовала от герцога Ангулемского восстановления инквизиции. Но герцог, хотя и не отличался твердостью характера, ответил отказом. Тем, кто мечтал об инквизиции, пришлось подождать, пока «на свободе» окажется король. Когда Фердинанд одним росчерком пера отменил все распоряжения «так называемого конституционного правительства», они посчитали свое дело выигранным. Однако и Фердинанд не пожелал немедленно вводить инквизицию. Он, как выяснилось, не ждал от нее никакой особенной пользы, рассматривая ее лишь как одно из средств, предназначенных для укрепления самодержавия. По мнению Фердинанда, военные суды и другие государственные учреждения скорее вели к этой цели, чем инквизиция, пытавшаяся иногда занимать в государстве полунезависимое положение и опиравшаяся на волю не короля, а папы. Можно даже предположить, что в глубине души Фердинанд считал инквизицию не только бесполезной, но и вредной и мечтал о том, чтобы ее функции исполняла другая власть, без традиций былой самостоятельности.

Неудивительно, что достаточно скоро поведение Фердинанда вызвало недовольство инквизиционно-клерикальной партии, объединившейся вокруг его брата Дона Карлоса. В 1827 году эти крайние реакционеры попытались поднять знамя восстания, на котором красовались слова: «Да здравствует инквизиция! Долой конституцию! Смерть полиции!», и усмирить их удалось с большим трудом. Показателен случай, происшедший в Коркуэра-и-Касерте. Король потребовал от епископов, чтобы они в церквах призвали народ повиноваться властям, но местный епископ наотрез отказался это сделать, назвав Фердинанда «соучастником врагов Бога» за то, что он не восстановил инквизицию.