Читать книгу "Смотри, я падаю - Монс Каллентофт"

«I’m in»[186].

«I’m ready»[187].

«Why am I doing this?»[188]

«Who are you?»[189]

Тим проснулся. Пьет кофе, который с полчаса назад принесла его британская хозяйка. Читает дальше в списках, присланных Симоной. Видит, как Гордон Шелли начинает меняться, сомневаться, может быть, на самом деле в нем просыпается любовь к Наташе. Начинает задавать вопросы, которых не следовало задавать. Но Тим догадывается, что это не имело никакого значения, спрашивал Шелли что-то или нет.

Рана чешется, это хороший признак, мышцы возрождаются, появляются корочки, эти струпья превратятся потом в ткань шрама.

Много звонков и СМС Эндрю, похоже, он капитан на яхте, где Гордон Шелли выполнял мелкие работы.

«Можешь сегодня поработать несколько часов? Драить палубу?»

«Sure[190]. Буду в одиннадцать».

А вот тринадцатое августа. День убийства. Сообщение от этого Эндрю утром.

«Генеральная уборка, большая немецкая группа завтра, сможешь?»

«Когда?»

«Сейчас?»

«Буду через час».

«Это на весь день».

«О’кей».

Остатки жизни. Он лежит в постели и снова чувствует себя Тимом – вуайеристом. Подглядывающим за неприличным, интимным в жизни других, чтобы не надо было жить собственной жизнью. Но теперь это стало и его жизнью, эти списки в жаркой влажной комнате.

«Где ты стоишь? В I Adriano или в Portals? Adriano, 19J».

Может ли яхта стоять на этом причале до сих пор? На месте номер 19J? Этот Эндрю вполне может быть последним человеком, видевшим Шелли живым, кроме убийцы.

Тим поднимается. Одевается. Умывает лицо и чистит пальцем зубы. Берет пакет с деньгами, засовывает пистолет за ремень брюк и выходит из пансионата.

По пути в Port Adriano он проезжает мимо клиники Ханса Баумана, она все еще закрыта. Оттуда до гавани всего четверть часа.

Бетонная стена двенадцатиметровой высоты преграждает доступ к морю. Сотни метров в длину, непреодолимых, как бункер во время войны. Огромный волнорез защищает от штормов яхты олигархов, бывших начальников отделов КГБ и нигерийских нефтяных князей. Вся гавань как бы ампутирована от тела острова, отрезана напрочь, а красные камни скал кажутся на солнце кровоточащими.

Повсюду люди. Обслуживающий персонал яхт в белых теннисках и обуви. Полные предвкушения группы чартерных пассажиров, которые пытаются выглядеть богатыми, но их выдают пиратские копии сумок, якобы от Louis Vuitton. Действительно богатые ожидают, что море перед ними расступится, как только их гольф-кары поднимутся на борт.

Тим ищет причал 19J. Проходит мимо группы скульптур животных, выполненных в материале, похожем на жесть, раскрашенную маслом. Слоны, крокодилы, лев, антилопа гну, первобытный бык, а им всем аккомпанирует ансамбль лягушек, играющих на банджо.

Он блуждает между по-настоящему крупными судами, типа Skyfall, No Timing, Gattopardo, Veyron, которые зарегистрированы на Тенерифе и в Валетте, на Мальте.

На месте 19J стоит длинная яхта Sunseeker со сниженной кормой. Он приближается медленно, не видит на причале никаких полицейских. Вообще никого, кто не вписывался бы в обстановку.

Он делает последние шаги к лодке. Его ослепляет свет, который отражается в золотой панели у входа в соседний ресторан. На причале лежит серо-черный коврик с текстом «Добро пожаловать на борт», а рядом неаккуратно свернутый пластмассовый шланг.

– Эндрю! Ты здесь? – кричит он вглубь судна. – Мне нужно с тобой поговорить.

Никакого ответа.

Он перепрыгивает через деревянный планширь, оглядывается, никто не обратил внимания на его оклик, все на набережной заняты каждый своим.

Немного колеблется.

Салгадо и его приспешники могут поджидать меня. Заманить меня вниз, в лодку, убить. А вдруг они схватили Симону и заставили ее обмануть меня, точно так же, как мамасан Эли заманила меня в район Illetas.

– Наташа! – кричит он. – Наташа!

Он осторожно ступает по тиковой палубе, мимо стола и пары складных стульев с пятнами розового вина на подушках. Он движется в сторону двери каюты, вспоминает датчанина на яхте, кажется, что это было тысячу лет назад. Все в его жизни, кажется, случилось давным-давно. Дверь открыта, хотя она должна быть заперта, если Эндрю нет на борту, он входит, снова зовет Эндрю, Наташу, но ответа нет и на этот раз.

Интерьер с резьбой в текстуре до блеска натертой древесины жакаранда. Кухня со стальными аппаратами и пригоревшей кастрюлей на газовой плите.

Спиральная лестница ведет вниз. Там наверняка есть не одна, а несколько кают.

Он протягивает руку за спину и вытаскивает из-под ремня пистолет.

Держит его перед собой.

Никого больше не окликает, вместо этого молча, осторожно спускается по лестнице, попадает в маленький темный вестибюль, отделанный панелями вишневого дерева. По обе стороны от двери.

Он открывает одну дверь. Быстро.

Просовывает дуло пистолета, видит пустую каюту с незаправленной постелью, на которой бирюзовый пододеяльник с синими краями создает впечатление тяжелой тучи на фоне кучи белых подушек. На полу в беспорядке валяются модные журналы.

Внизу тихо. Он прикладывает ухо ко второй двери, слушает, но не слышит никаких звуков, ни шороха ткани, ни движения напряженных мышц, ни дыхания, подстегнутого адреналином. Только его собственные легкие, движения его собственной диафрагмы.

Слабый сладковатый запах.

Прогорклый.

Он неохотно поворачивает круглую латунную ручку. Толкает дверь внутрь, держит оружие наготове и видит тело на кровати, окровавленные простыни, лицо с дыркой от пули в центре лба, открытые глаза.

Вонь почти сбивает его с ног. Он пятится назад. Призывает самого себя к спокойствию. Ему много раз приходилось сталкиваться с запахом трупов убитых людей, но привыкнуть он не в состоянии.

IV

Воняет гнилым мясом, я не могу встать, поэтому я ползу, мне надо в отель, он должен быть вот в ту сторону, где горы.

Эмма пытается держать голову прямо, но затылок не слушается, оранжевый свет падает со звездного неба, с такой же лампы, как на маминой работе. Она светит в ночи ярко, как солнце. А небеса вокруг еще чернее блестящей кожи, как черные папины туфли, в которых он ходит на работу. Как. Он. Мог. Разрешить. Мне. Ехать.