Читать книгу "Турецкий марш - Александр Харников"

После смерти своего английского советника мушир Мехмед Вассыф-паша пал духом и всерьез начал размышлять о сдаче крепости. Заместитель покойного Уильямса британец Лек попытался вдохновить турок на дальнейшее сопротивление, но последовала еще одна моя вылазка с нашей «фузеей» 6С8[114], и полковник Лек отправился в «страну вечной охоты» вдогонку за своим шефом.

Среди турок поползли зловещие слухи о таинственных «русских слугах Иблиса», которые с огромного расстояния и с удивительной точностью расстреливают османских военачальников. Эти слухи, видимо, так сильно подействовали на Мехмеда Вассыф-пашу, что тот вскоре отправил парламентеров, предложивших генералу Муравьеву начать переговоры о сдаче крепости. Тот был совсем не против начать такие переговоры, но с ходу отверг одно из основных условий, предложенных турками, – беспрепятственно выпустить из Карса всех бывших польских и венгерских мятежников, служивших в турецкой армии. Многие из них приняли ислам и считались подданными Османской империи.

Генерал Муравьев, насмотревшись в 1830–1831 годах на «подвиги» польских мятежников, сжигавших живьем русских солдат, а в 1848 году – венгров, резавших мирных жителей Трансильвании, не желал, чтобы виновные в этих преступлениях безнаказанно ушли от возмездия. Мехмед Вассыф-паша для приличия покочевряжился, но потом все же согласился с требованием Муравьева.

Так что две недели назад Карс капитулировал. Всего сдалось в плен около шестисот офицеров и восемь с половиной тысяч солдат. Кроме того, в лазаретах нам было передано две тысячи раненых и больных турецких военнослужащих. Надо сказать, что к моменту сдачи в Карсе вспыхнула эпидемия холеры, что послужило еще одной причиной для капитуляции турецкого гарнизона.

Боевые действия в этих местах закончились, и Османская империя потеряла один из главных своих форпостов в Закавказье. Путь на Эрзерум – другой турецкий оплот на востоке – был открыт. Но начало зимы – не самое лучшее время для походов по горам. И потому генерал Муравьев решил ограничиться лишь действиями небольших разведывательных отрядов, наблюдавших за турками, а заодно навести порядок во вновь отвоеванных у османов землях.

Дело в том, что Карс и его окрестности были заселены племенами, мягко говоря, недолюбливавшими друг друга. Некоторые из них, те же луры и курды, или, как здесь их называли, куртатинцы, издавна считались отъявленными разбойниками. Ограбить торговый караван или отогнать у соседей отару овец – все это не считалось у них преступлением. Скорее наоборот – теми, кто промышлял на большой дороге, гордились и называли настоящими мужчинами, достойными носить на поясе пистолет и кинжал.

Генерал Муравьев, вполне естественно, с подобными оценками был не согласен. По его приказу казачьи отряды боролись с бандитскими шайками, а пойманных абреков он без колебаний приговаривал к виселице, такие полномочия у него имелись.

Местные паханы, пардон – старейшины племен, поняв, что русские шутить не любят, один за другим приходили в Карс на поклон к новому начальству. Они предлагали Муравьеву немалый бакшиш, прося у него лишь одного: не наказывать строго молодых джигитов, которые, в общем-то, ничего плохого русским и не делают. Подумаешь, угнали пару сотен овец, принадлежавших соседнему племени. Дело, как говорил товарищ Карлсон, житейское. К тому же представители того племени, со слов ходатаев – люди мерзкие. Служили, понимаешь, туркам, резали христиан.

Вот только этот обличитель нехороших людей, как правило, почему-то забывал сказать, что и он тоже верно служил турецкому падишаху и христиан резал с превеликим удовольствием. Впрочем, как я понял, безгрешных в этих краях не было от слова вообще. И генерал Муравьев, прекрасно разбиравшийся во всех азиатских нюансах, поступал просто и незатейливо. Он брал аманатов (заложников) у неблагонадежных племен, обещая, что если их родственники будут продолжать вести себя нехорошо, то аманатов начнут вешать. Жестоко? – Ничуть. «Восток – дело тонкое», говорил красноармеец Федор Сухов. И он был абсолютно прав: моральные нормы, которые для цивилизованных европейцев были дикими и неприемлемыми, в Азии считались вполне приемлемыми.

Наше командование пока еще не решило, отзывать нашу группу из Кавказской армии или нет. Как объяснил нам капитан Несмеянов, бегать по горам вместе с казаками и местной милицией нам ни к чему. А воевать пока вроде больше не с кем.

– Но это пока, – многозначительно произнес капитан, – вполне вероятно, что вскоре и нам найдется работа по специальности. Дело в том, что по полученной мной конфиденциальной информации, на переговорах, которые ведут наши представители с турецкой делегацией, обсуждаются вопросы совместной борьбы с англичанами. Ведь, как вы помните, британцы недавно изрядно погромили Стамбул. Погибло много мирных жителей, родственники которых требуют отомстить коварным подданным королевы Виктории. Да и султан тоже не собирается делать вид, что не произошло ничего страшного и что снесенные ядрами английских кораблей минареты Айя-Софии – это пустяк, о котором и вспоминать-то просто неприлично.

Интересно девки пляшут! Мы попробовали разговорить своего шефа, но Несмеянов лишь разводил руками и пожимал плечами. Дескать, знать ничего не знаю, ведать не ведаю.

Так что мы сейчас занимаемся, как говорят в таких случаях, боевой и политической подготовкой. Помимо всего прочего, мы наловчились стрелять из здешних винтовок. Они, правда, уже не кремневые, а капсюльные. Но заряжать их все равно стрёмно. Спасибо генералу Бакланову, который преподал нам мастер-класс пулевой стрельбы. Яков Петрович, оказывается, прирожденный снайпер. Его хоть сейчас в спецназ записывай.

В свое время на Кавказе его вызывали на поединок лучшие стрелки из немирных горских племен. И все они были отправлены к праотцам метким выстрелом «Боклы» – так горцы называли Бакланова. Было у него и еще одно прозвище – «Даджал»[115]. Только с нечистой силой Бакланов не якшался. На его личном значке на черном фоне была изображена адамова голова и цитата из Символа Веры: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века. Аминь». Какой же Яков Петрович после этого Антихрист?

Вот так мы и жили-поживали. Ждать и быть готовым ко всему – первая заповедь служивого человека. Как там в песне поется: «Лишь только бой угас, звучит другой приказ, и почтальон сойдет с ума, разыскивая нас…»

18 (6) декабря 1854 года.

Константинополь, дворец Долмабахче.

Султан Абдул-Меджид, великий визирь Мехмед Эмине-паша, личный посланник султана Мустафа Решид-паша

– О, великий падишах, – Мехмед Эмине-паша трагически воздел руки к небесам, – судьба империи Османов должна решиться на будущих переговорах с русским министром Перовским. Я слышал, что он получил от императора Николая самые широкие полномочия – заключить с нами мир или продолжить войну.