Читать книгу "Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом - Джереми Дронфилд"

Скрепя сердце вместо предельно истощенных и умирающих Фриц кормил молодежь. В его бараке было три мальчика, родители которых погибли в газовых камерах. Один из них – старый приятель из Вены, Лео Мет, которому поначалу удалось избежать нацистских концлагерей, уехав во Францию, но все-таки оказавшийся в Освенциме после аннексии Германией зоны Виши. Фриц отдавал им свой паек из хлеба и супа, а также немного колбасы и других продуктов, которые перепадали ему от людей на комбинате. Он рассматривал это как свою благодарность за доброту, которую проявили к нему лагерные ветераны, когда он шестнадцатилетним подростком попал в Бухенвальд.

Густав тоже делал все, что мог, для молодых и нуждающихся заключенных. Однажды, услышав на перекличке новые имена, он обратил внимание на Георга Копловица – когда-то мать Густава работала на еврейскую семью по фамилии Копловиц, очень тепло к ним относилась и оставалась у них до своей смерти в 1928-м. Заинтригованный, Густав обратился к парню и узнал, что тот и правда из той самой семьи и что он единственный пережил отсев в Биркенау. Густав взял Георга под свою опеку, обеспечивал его дополнительной пищей и нашел ему безопасную работу – помощником в госпитале[422].

В их кругу взаимопомощи участвовали и британские военнопленные, работавшие на производстве вместе с заключенными Освенцима. Они жили в лагере Е715, рабочем подразделении Шталаг VIII-В. Несмотря на то что лагерь находился внутри контролируемой СС зоной Аушвица, они считались заключенными Вермахта, и их конвоировали и охраняли обычные солдаты. Они регулярно получали гуманитарную помощь по каналам Международного Красного Креста и делились ею с заключенными Освенцима, а также рассказывали им новости о ходе войны, почерпнутые из передач Би-би-си, которые ловили по припрятанному у себя радио. Фриц особенно любил их шоколад, английский чай и сигареты «Нэви Кат». С учетом того, что для британских военнопленных все это тоже было бесценно, они делали весьма щедрый жест, делясь с другими. Их шокировало жестокое обращение СС с заключенными, и они часто жаловались на него своим охранникам. «Поведение британских военнопленных по отношению к нам быстро стало предметом разговоров по всему лагерю, – вспоминал Фриц, – и их помощь была для нас очень ценной».

Но, как бы ни выручала заключенных полученная еда, тех, кого ловили с поличным, ожидала порка или несколько дней голода в стоячих камерах Блока Смерти: крошечных наводящих клаустрофобию пеналах, где нельзя было сесть. Особенно пристально следил за этим сержант СС Бернхард Ракерс, который считал арестантские рабочие подразделения комбината Буна своим маленьким королевством, набивал за их счет карманы, сексуально эксплуатировал женщин-работниц и назначал максимально суровые наказания[423]. Фриц, пронося контрабанду в своем ящике с инструментами, постоянно рисковал столкнуться с ним. Ракерс частенько обыскивал заключенных и, обнаружив любой посторонний предмет, на месте награждал виновника двадцатью пятью ударами кнута. Никаких официальных рапортов он не подавал, а контрабанда отправлялась прямиком в его закрома.

Фриц и остальные пробовали найти другие, более безопасные способы разжиться продуктами. И тут двое венгерских евреев предложили любопытную идею шить и продавать плащи.

Йено и Лачи Берковицы, братья из Будапешта, были отличными портными, работавшими в цехе у Густава на пошиве светомаскировочных штор[424]. Как-то раз, в сильном возбуждении, они подошли к Фрицу и поделились смелым планом. Черная ткань, из которой шили шторы, была толстой и прочной, водонепроницаемой с одной стороны. Из нее получились бы отличные плащи, которые можно было выгодно обменивать на черном рынке на еду или даже продавать за наличные вольнонаемным.

Фриц указал братьям на очевидную проблему: запасы ткани строго контролировались, и расход сверялся с количеством пошитых занавесов. Даже обрезки обязательно возвращались герру Гансу. Йено и Лачи только отмахнулись: они были уверены, что изыщут излишки ткани. Опытный портной может раскроить материал так, что расход уложится в обычный процент обрезков. С учетом того, сколько занавесов шьется в цеху, плащей получится немало. Фриц посоветовался с отцом, и тот согласился дать плану ход.

Братья действительно могли выкроить от четырех до шести плащей в день, практически не увеличив общий расход материала. Остальные рабочие в цеху старались изо всех сил, чтобы производство штор не отставало.

План только-только начал воплощаться, когда натолкнулся на внезапное препятствие. Братья поняли, что не учли один важный фактор: у них не было пуговиц – и даже ничего, чем их можно было заменить. Они поспрашивали, и один чешский вольнонаемный, развешивавший шторы, пообещал в скором времени привезти им запас пуговиц из Брно. Решение было найдено, и работы возобновились.

За продажу плащей отвечал Фриц. Он подружился с двумя польскими гражданскими швеями из цеха изоляционных материалов, располагавшегося по соседству, Данутой и Степой; они проносили готовые плащи в свое поселение и продавали другим работницам. Один плащ стоил либо килограмм грудинки, либо пол-литра шнапса, который затем выменивали на другие продукты.

Плащи, отлично сшитые и очень удобные, быстро стали популярны, отчего возросла опасность, что СС обратит внимание на эти приметные черные облачения, которыми в одночасье обзавелись многие вольнонаемные. Однако затем их стали покупать немецкие инженеры и управляющие, отчего риск упал: эти влиятельные люди теперь сами были заинтересованы, чтобы СС закрыло на побочное производство глаза. Тем временем количество заключенных, которым Фриц с друзьями могли помочь, заметно выросло, и многие жизни им удалось спасти.

Борьба и предательство

Несмотря на все усилия, которые уже делались, чтобы спасать жизни заключенным, Фриц стремился к более выраженной форме Сопротивления. Ему хотелось сражаться – и в этом он был не одинок.

Оказать вооруженное Сопротивление СС было невозможно без оружия и без поддержки. Единственным способом получить и то и другое было связаться с польскими партизанами в Бескидских горах. Передать им сообщение не представляло особого труда, но, чтобы завязать постоянные отношения, требовалась личная встреча. Кому-то надо было бежать.