Читать книгу "Тихий дом - Элеонора Пахомова"

– Не думал, что вы все же заявитесь. Но раз так, то давайте минут через пятнадцать в кафе на углу Пушечной и Рождественки.

– Как я вас узнаю?

Погодин как раз припарковался неподалеку от упомянутого перекрестка и тут же нашел взглядом вывеску заведения.

– Я буду в кепке, черная с красным рисунком.

Переступив порог заведения, Мирослав поначалу слегка растерялся. Это была одна из сетевых пиццерий с довольно демократичными ценами. Зал оказался переполнен людьми, яблоку негде упасть, и Погодин с запозданием сообразил, что виной всему время бизнес-ланча – вокруг полным-полно офисов. В первые секунды, глядя на многолюдный зал, он усомнился, что сумеет вычислить Данилова с первой же попытки: в глазах пестрело от разных цветов (включая черный и красный), кепок, рубах, шевелюр самых разных мастей. Но тут взгляд его уткнулся в дальний угол зала: за маленьким круглым столом, рассчитанным максимум на двоих, сидел парень в черной кепке. На фоне всеобщего оживления и суеты его спокойствие и неподвижность выглядели монументальными, нездешними. Погодин не раздумывая направился в его сторону. Подойдя ближе, он заметил, что на кепке того, кто сидел за дальним столиком, действительно различается красный рисунок.

Кепка эта явно повидала многое на своем веку: красочный принт местами облез, затерся, и все же на нем можно было различить китайского дракона, кусающего собственный хвост, – одна из вариаций Уробороса, свернувшегося кольцом змея, олицетворяющего циклическую природу бытия, где одно постоянно приходит на смену другому: созидание и разрушение, рождение и смерть. Уроборос – символ «изначального океана», из которого все возникает и в который все возвращается, сила первобытного хаоса. В переполненной символами голове Погодина этот змей вызывал ассоциацию с Демиургом – богом-творцом всего сущего, чьею волею возникают миры. «Демиург, – мысленно усмехнулся Мирослав собственным аллегориям. – Ну да, кем еще может быть создатель виртуальной вселенной?»

Если парень и был воплощением бога-творца в земном обличье, то он, похоже, утратил интерес ко всему живому. Вид у него был скучающий, и на подошедшего Погодина он посмотрел взглядом, полным безразличия. Сам – субтильный, худощавый, под темным козырьком кепки лицо тонкой лепки с мелкими чертами, вытянутое, заостренное книзу, на подбородке русая с медью бородка на манер Хоттабыча.

– Мирон? – Для проформы уточнил Погодин, хотя ничуть не сомневался, что перед ним тот, кого он искал.

Он протянул руку, и Данилов вяло пожал ее, на мгновение цапнув поданную ладонь холодными пальцами будто птичьей лапкой. В этот момент к ним подошел суетливый официант, быстро выставил на столешницу перед Мироном заказ, который тот успел сделать до появления Погодина: среднего размера пиццу, греческий салат и бокал пива. «Желаете бизнес-ланч?» – обратился официант к Мирославу, выудив из кармана на фартуке ручку и блокнот. Погодин отрицательно махнул головой – сейчас ему было не до еды.

– Значит, вы и есть тот самый Кузьма?

– Тот самый? Не знаю, говорим ли мы об одном и том же.

Данилов отпил глоток и перевел взгляд на многочисленную шумную компанию в центре зала. Он смотрел на гомонящих сотрапезников, а может, и сквозь них, так, будто он сам их придумал на досуге и теперь усомнился, стоит ли результат потраченного времени. Погодин же хотел безраздельно завладеть его вниманием, потому попробовал сыграть на самолюбии:

– Вы тот самый Кузьма, рассказами и домыслами о котором полнится Интернет, которому приписывают пребывание в Тихом доме и возвращение из него? А может быть, вы тот, кто выдумал Тихий дом, будоражащий множество неокрепших душ?

– Сколько патетики, – Мирон посмотрел на Погодина, взгляд серых глаз блеснул так остро, будто рассчитывая проткнуть раздутый пафосом монолог. – Я всего лишь тот самый Кузьма, который тупо просрал свою жизнь и с маниакальным упорством продолжает делать это каждую минуту, вот даже сейчас.

Он торжественно поднял бокал, будто намереваясь чокнуться с собеседником, но поскольку у того не оказалось под рукой напитка, ограничился жестом.

– Тихий дом ваше изобретение? Вы ведь сами его придумали и возвели в ранг легенды?

– Дался вам всем этот дом, в самом деле, – Мирон поставил бокал, откинулся на спинку стула, сложив руки на груди, вытянул под столом ноги, съехав на самый край сидушки. Поза его получилась напряженной и закрытой. – Не люблю я этот чертов дом, не лучшее мое изобретение, а столько хайпа вокруг него. Короче, голимая попса.

– Но когда вы придумывали его, вам наверняка так не казалось? Сделано, что называется, с любовью.

– С любовью… – повторил Данилов, и в темной расщелине его сомкнутых губ пролегла скорбь. – Когда я придумывал его, все было иначе. Вам-то что за дело до этой бессмысленной пустышки? – Последний вопрос он произнес, будто опомнившись, сменив тоску на вызов.

– Все является бессмысленным, пока мы сами не наделим это смыслом, – примирительно заговорил Погодин. – А пустышки как раз оптимально подходят для того, чтобы быть чем-то наполненными: смыслом, верой, надеждой. Особенно если речь идет о таких пустышках, как Тихий дом. Стоит ли так пренебрежительно отзываться о них?

– Вы мне чем-то напоминаете Жидкова. Может быть, той важностью, которую вы придаете своим мыслям, словам и вообще самому факту своего существования. Или эта характерная черта всей профессуры, если судить по вашей визитке?

– А для вас, значит, ничто не имеет ценности? Человеческая жизнь, вероятно, тоже?

– Давайте не будем про человеческую жизнь, хорошо? – Глаза Данилова блеснули нехорошей, ядовитой злобой. – Вы, может быть, сейчас пытаетесь привязать меня к этим дурацким группам, но я сразу сказал вам, даже не пытайтесь. А про ценность и важность человеческой жизни я с вами трепаться не намерен.

– Значит, это правда? История про Божью коровку, про любовь и смерть, – проговорил Погодин скорей для себя, а не ради того, чтобы задать Мирону вопрос. Но вряд ли ему стоило делать это вслух.

– Заткнитесь! – Данилов повернул в пальцах рукоять ножа, которым разделывал пиццу, и к злобе в его глазах добавилось безумие. – Заткнитесь и не смейте о ней. Не смейте о ней всуе. Вы пришли сюда точить лясы про Тихий дом? Извольте. Тихий дом ничто, всего лишь микроскопическая проекция той пустоты, в которой мы с вами существуем. Наш с вами мир настолько же несовершенен, как и моя неуклюжая ученическая поделка в рамках курса меметики под названием Тихий дом. Я уверен, что Бог тоже наспех, ради забавы создал этот мир от скуки, а потом так же бросил, не продумав до конца, когда перестал находить эту безделицу забавной. Поэтому все здесь бессмысленно, тупо и пусто. Поэтому нет никакой справедливости, нет провидения, есть только случайности, такие же тупые и бессмысленные, злые. Когда она умерла, я все думал, думал, зачем, за что, почему. Может, есть хоть какой-то смысл в этом ужасе и боли… И знаете что? Нихренашеньки. – Он широко, торжествующе улыбнулся, продолжая смотреть на Погодина в упор своим безумным взглядом, который делал его улыбку насмешливой гримасой. – Нет ни смысла, ни назидания, ничего. Это просто гребаная случайность. Она просто переходила дорогу, из-за угла просто вырулил пьяный мудак, который вместо тормоза почему-то нажал на газ. Вот и всё. Вот и весь наш гребаный мир. И Тихий дом – такая же неотесанная болванка, может, поэтому за него все так ухватились: зияющая пустота, видимо, для каждого здесь что-то родное и близкое. Из пустоты пришли, в пустоте существуем, носим в себе пустоту, в нее же и уйдем.