Читать книгу "Духовка Сильвии Плат - Юстис Рей"

Далее началась песня, которую я никак не ожидала услышать. Это была моя любимая «The Mephistopheles of Los Angeles»[44] Мэрилина Мэнсона. Четыре минуты пятьдесят семь секунд чистого блаженства. Слишком удачное совпадение.

Don’t know if I can open up, I’ve been open enough. Don’t know if I can open up, I’m not a birthday present[45].

Ты подошёл ко мне и улыбнулся, протянув руку.

– Твоя работа? – спросила я.

– А как же, – хмыкнул ты.

– Но как?

– За пульт отвечает Клэй, а он мне был должен за лабораторную по биологии.

– Ты понимаешь, что под эту песню невозможно танцевать?

– Скажешь мне это, когда я буду трясти попой на танцполе во время припева.

– Было бы чем трясти.

– Пойдем, Вёрстайл, уже заканчивается первый куплет.

Я быстро встала, схватившись за твою руку. Когда начался припев, мы пробрались в центр танцпола, и ты действительно подпрыгнул, затряс головой в такт музыке и активно зашевелил своей тощей пятой точкой. Я рассмеялась и, расслабившись, начала танцевать. Так свободно и легко, как никогда раньше.

I feel sole and alone like a heretic, And I’m ready to meet my maker. Lazarus got no dirt on me, Lazarus got no dirt on me. And I’ll rise to every occasion, I’m the Mephistopheles of Los Angeles[46].

Взявшись за руки, мы прыгали и подпевали Мэнсону, жутко фальшивя. Никто не смотрел на нас как на идиотов, потому что все остальные вели себя примерно так же.

К чёрту Гарвард, Корк, устав, школьный совет, церковь, обиды, сожаления, религиозное собрание – к чёрту всё и всех, пока у меня есть Сид Арго.

Когда песня закончилась, я обняла тебя.

– Я люблю тебя, Сид Арго, – призналась я, глядя в глаза снизу вверх. – Всё в тебе. Твою искренность, твои любознательность, ум, чувство юмора, неуклюжесть. Твои рыжие волосы и круглые глаза. Даже твою веру. Ты…

Ты не дал мне договорить, закрыв рот поцелуем. Настолько нежным, что я продала бы за него душу, лишь бы получить ещё один.

– Ты писал, что у тебя немного достоинств, но это не так, – продолжила я чуть позже, – потому что всё, что есть в тебе, – сплошные достоинства.

Ты замер, чуть отстранившись.

– Откуда ты знаешь, что я это писал?

– Я прочитала твой дневник, когда ты потерял его в первый день. Прости.

Ты покрылся краской, кажется, с ног до головы.

– Не переживай, я видела всего пару страниц.

– Но там уже было о тебе… Почему ты не призналась мне тогда?

– Не хотела тебя смущать. К тому же ничего страшного ты не написал.

– Я ненавижу тебя, Вёрстайл, – сказал ты, покачав головой.

Я сникла.

– Правда?

– Нет, – ответил ты, улыбнувшись, – конечно же, нет, – а потом прижал меня к себе и не отпускал до конца вечера, пока не прозвучала последняя песня.

Обращение к читателю

Раз вы дошли до этого момента, то вы нашли эти записи и прочитали их, и, возможно, они смогли вас заинтересовать. В таком случае я советую вам остановиться здесь, особенно если вы любитель счастливых концовок. Я бы с радостью поменялась с вами местами, чтобы можно было остановиться на этом моменте, заморозить его и остаться в нём навсегда. Но, к сожалению, это моя жизнь: она существует не только на бумажных страницах.

58

Флоренс Вёрстайл

Я не плачу, пока пишу эти строки. Я выплакала всё, что у меня было. Всю душу. Всё сердце. А всё потому, что мы так и не ушли с Сидом Арго в закат, счастливо держась за руки. И не было никакого выпускного, и мы не танцевали с ним под мою любимую песню Мэрилина Мэнсона и вообще никогда не танцевали. Он даже не знал, что это моя любимая песня – я не успела сказать ему. И не было никакого костюма с изумрудным отливом, бутоньерки с одной-единственной белой розой, никакого светящегося диско-шара, никаких отмен правил, никакой музыки и никакого пунша с яблоком в шоколаде. И я так и не сказала ему ничего из того, что хотела.

Я выдумала этот вечер. Простите меня за это. Простите, что на какое-то время я так увлеклась собственными фантазиями. Обычно я никого в них не посвящаю. Но бумага всё стерпит.

Да, я выдумала этот вечер и этот бал, а всё потому, что Сид Арго на него не попал, как и я. И самого бала никогда не было. Ведь в пятницу двадцать седьмого апреля, когда я с Патриком отправилась навестить маму, Брэндон Реднер в восемь часов три минуты вошёл в старшую школу Корка через главный вход с пистолетом Glock 26, принадлежавшим, как выяснилось позже, его отцу, и открыл стрельбу. До этого он побывал в доме Эмили, той девушки, что я видела с ним в доме престарелых. Он убил её мать, младшего брата, а после и её саму выстрелом в голову. Закончив школу, Эмили помогала в доме престарелых. Ей было девятнадцать лет.

Оказавшись в школьном коридоре, он ранил двух девушек, опаздывающих на занятия. Они закричали, увидев его с оружием. Первой, Кэти Монт, он выстрелил в бедро, второй – Патриции Грант – в живот. Кэти выжила. Патриция скончалась от потери крови ещё до того, как приехала «Скорая». Патриции было семнадцать лет.

Полиция смогла восстановить весь путь Реднера только после множественных допросов очевидцев. Следующим его шагом, согласно отчётам, стал кабинет химии, где он выстрелил в мистера Супайна, просившего передать ему оружие. К счастью, промахнулся.

После он задержался примерно на пять минут в кабинете физики, где выстрелом в голову убил Джека Джонсона, тяжёлого форварда баскетбольной команды Корка. Джеку было восемнадцать лет.

К этому времени в школе началась паника: из классов выбегали напуганные ученики и учителя. В Корке к подобному никто не готовился. Считалось, что это слишком маленький и спокойный город. Здесь такого не должно было произойти, но произошло.

Переходя из кабинета в кабинет, Брэндон подстрелил около девяти человек в коридоре. Далее он оказался в кабинетах испанского и французского. Там ранил ещё двоих: лёгкого форварда «Соколов» Сэма Паркера – в живот и центрового Лиама Галлахера – в плечо. Лиам выжил, но вряд ли сможет играть. Сэм умер в больнице. Сэму было восемнадцать лет.