Читать книгу "Квест Академия. Магические ребусы - Марина Ефиминюк"

Мы обменялись мрачными взглядами, замолчали и с тех пор не разговаривали. Даже не перекидывались «приветиками».

Струнный квартет, приглашенный в Дартмурт из столицы, заиграл очередной задорный мотивчик. Народ вновь хлынул на танцевальный паркет, и зал торжеств наполнился движением.

– Эден, нечего сверлить Мажора злобным взглядом, – категорично заявила Тильда. – Бери Ботаника, и идите танцевать!

– Чур меня, – буркнул тот.

– Избавь нас от позора, – согласилась я.

– Неудачники, – покачала подруга головой и, подхватив под руку Бади, ринулась в танцующую толпу.

Мы с Флеммингом остались вдвоем потягивать приторно-сладкий пунш. Подозреваю, что хуже нас на этом балу танцевали только алхимики, забравшиеся на маленькую самодельную сцену посреди зала и принявшиеся топтаться на хрупкой конструкции, как кони.

– Флемм, давай поспорим на два сорима, что они проломят сцену, – предложила я приятелю.

– Не успеют, – покачал тот головой.

Действительно к хулиганам на всех парусах несся новый магистр высшей магии, именитый профессор, написавший ворох трудов и открывший закон обратной волны. Я перед ним благоговела.

Армаса выставили из академии по-тихому. Просто в один прекрасный день появился новый преподаватель, а среди адептов поползли слухи, будто бывший куратор первого курса перешел на службу в совет. На самом деле он был тайно вывезен из Дартмурта прямиком в столичный застенок.

Илай говорил, что Верден писал его отцу. Просил защиты, уверял, будто произошло идиотское недоразумение: мы неверно оценили ситуацию и неправильно поняли порывы магистра. Оказывается, он приходил вытащить нас из лабиринта, а не похоронить в этом самом лабиринте. Только узнал, что исчезнувших подопечных сбросила в безвременье однокурсница, поехавшая умом от черной магии, сразу примчался спасать, а в благодарность с тремя сломанными ребрами загремел в тюрьму. Думаю, он все еще питал надежду отмыть репутацию.

За пару дней до «большой битвы» Марлис Нави-Эрн исчезла, а потому не могла возразить, что в этом мутном деле была не главной злодейкой. Наверняка влиятельный отец помог дочери перебраться на родину. В Эртонии проще относились к черной магии: порицали, конечно, но за пристрастие к грязным заклятиям не отправляли в Рейнсвер. Готова поспорить, когда Тихоню отыщут, она свалит вину на бывшего любовника. Наверное, за их грызней будет забавно наблюдать.

После возвращения из лабиринта нас, троих пленников, немедленно восстановили в академических правах. Пифия Клара решила вообще уйти и посвятить жизнь ментальным практикам (клянусь, так и сказала, мечтательно закатив глаза). Ботаник подумывал взять перерыв на полгода и остался только ради бала. А я отыскала в хозяйственной башне вещи, устроила громогласный скандал смотрителю общежития и вернулась к учебе. Старик-смотритель так испугался, что его приплетут к похищению, что повесил в закутке перед моей дверью светильник. Новую дыру для крючка выдалбливал лично…

Неожиданно в танцах произошла заминка: музыка стихла, а притушенные огни вспыхнули ярче прежнего. Замерший народ щурился, недоуменно оглядывался. Зал для торжеств заполнился гулом голосов и девичьим хихиканьем. На опустевшую, несколько покосившуюся после алхимиков сцену, взобрался Брокс, наряженный в пирата. Он поднял повязку с глаза и начал читать по измятой бумажке заранее заготовленную речь:

– Дорогие друзья! Последнюю декаду у нас шло голосование, и сейчас мы объявим имя королевы бала! Но сначала ректор попросил напомнить, что во время праздника категорично запрещены горячительные напитки. Это особенно касается адептов факультета алхимии!

– Философский камень вечен! – крикнули ему из толпы.

Когда я застряла в безвременье, команда собиралась проверять все квест-комнаты, ключи от которых можно было купить. Если бы Дживс не заартачился и не устроил истерику, то они вошли бы в лабиринт, и быстротающее послание осталось бы незамеченным. Пожалуй, если мы с Дином встретимся, я сначала скажу ему «спасибо», а только потом ударю в нахальную рожу каким-нибудь противным заклятием.

На выходе из подземелья ребят накрыл ночной рейд, но неожиданно Коэл выступил с неуклюжей (по словам Илая) речью и вытащил товарищей. Ночью дерганый капитан постучался в дверь к моему отчаявшемуся парню, потребовал объяснений и вызвался помочь в поисках. Никогда бы не подумала, что трусоватый кэп радел за добро и справедливость.

– Итак! – Он откашлялся в кулак. – У нас было три претендентки…

Все! Пришло время «великого» позора! Стараясь не замечать неприятно шевельнувшегося в груди волнения, я подхватила длинную золотую юбку и легко вскочила на сцену. Под недоуменными взглядами одернула платье, поправила сползшую на затылок корону.

– Эден, тебя не номинировали, – прошипел Коэл, вызывая в людях смех.

– Обещаю не расплакаться. Дай минуту. – Я повернулась к публике и громко произнесла: – Меня зовут Аниса Эден, и я проиграла спор Илаю Форстаду-младшему!

В сторону парня не повернулся только ленивый. Девчонки мгновенно ретировались, яркой стайкой устремившись к ботаникам из исторического клуба. Трой отодвинулся от приятеля, что, мягко говоря, было не очень-то по-дружески. Нисколько не смущаясь, Илай спрятал руки в карманы и широко улыбнулся.

– Мы договорились, что я выйду к благодарной публике и расскажу правду! – Я обвела широким жестом толпу. – Рассказываю! Илай Форстад – божественная, прекрасная, избалованная, высокомерная…

Народ откровенно потешался, а «божественный и избалованный» между тем медленно менялся в лице. Он же не знал, что мне пришлось проштудировать толстый словарь, чтобы подобрать такое количество экспрессивных определений.

– Столичная принцесса! – закончила длинный список.

Форстад перевел дыхание. Могу поспорить, он думал, что сейчас услышит «скотина».

– Еще я пообещала, что назову его скромным! – вдруг припомнила я. – В общем, он очень скромный!

– Эден, свали со сцены, – жалобно промычал Коэл.

– Тихо, кэп! – выкрикнул кто-то.

Не сводя взгляда с лица Илая, я набрала в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалила:

– И я люблю его! По-настоящему!

Уверена, об этом позоре он будет поминать мне до конца жизни. А в том, что мы проведем вместе целую жизнь, теперь не возникало никаких сомнений.