Читать книгу "Абсолютная альтернатива - Илья Те"

Слушая сводки с фронта, я истерически хохотал. Вселенная рушилась, могущество центральных держав, с их славной военной историей скатывалось в пропасть, снесенное помянутым «снежным комом», покатившимся от маленького толчка. А впрочем, разве не может убийство двух монархов привести к тому же эффекту, что и смерть одного? Великая тысячелетняя Россия рухнула на пороге победы — сраженная отречением своего Государя. Было ли странным то, что две немецкие империи исчезли с карты Европы, сраженные смертью двух своих Императоров?

Одновременно с наступлением союзников пришла пора оторваться и русской армии. Сквозь пробитую под Карпатами брешь из многострадального Зборува по расходящимся направлениям к Кракову и Варшаве была брошена кавалерия. Русская конница не занимала позиций для будущей обороны, не уничтожала бегущие немецкие части и не охотилась на дезертиров — она рвалась в Польшу, скользя по широким тылам. Этим скользящим маневром мы отрезали от Германии гигантскую армию, стоящую в Бресте и Гродно в громадном, на сотни километров котле.

Ни средств, ни сил, ни организационных возможностей для вывода слабодисциплинированных голодных толп у командующего остатками Восточного фронта генерала фон Гофмана уже попросту не имелось. Да собственно, уже не было причин выводить.

Спустя сутки после выхода наших частей к Варшаве, в маленьком вагоне под Барановичами, генерал от кавалерии фон Гофман объявил командующему русским Западным фронтом Лукомскому о сдаче порученных ему сил ввиду невозможности дальнейшего сопротивления.

Еще через час германский премьер-министр Эберт, извещенный об отсутствии с известного времени немецкого Восточного фронта как явления в природе, радировал Клемонсо о готовности рейха к полной и безоговорочной капитуляции.

В этот торжественный час телеграф, как одно из гениальнейших творений человеческой мысли, сыграл свой финальный и самый звучный аккорд. Как только ответная телеграмма от Клемонсо легла на стол Эберта, Великая война завершилась.

Выстрел «манлихера» во дворце одного Императора и взрыв колотушки в бункере у другого — завершили всемирную бойню менее чем за месяц.

Псалом 16

Россия — государство не торговое и не земледельческое, а военное.

Призвание его — быть грозою для всего света.

Дословная выдержка из русского учебника для кадетских корпусов XIX века

8 мая 1917 гола.

Новодевичье кладбище, девять часов утра

Москва еще спала. Прощание с Императорской фамилией завершилось рано — карманный не показывал еще и девяти. Ингумация произошла на Новодевичьем кладбище сорок дней назад, и сегодня, по неизвестному мне православному обычаю, проходило поминание усопших. По местной традиции поминки проводились трижды — в день похорон, через девять дней и через сорок. Особый ритуал — поминальная трапеза должна была начаться после обеда, пока же у меня имелись примерно четыре часа относительно свободного времени.

Трупоположение членов Императорской семьи традиционно происходило в соборе Петропавловской крепости, однако после разрушения последней огнем балтийских линкоров хоронить семью Николая там стало физически невозможно. Впервые за два столетия супругу императора и его наследника хоронили не в Петрограде, а в Москве. Сорок дней назад из далекой северной столицы тела перевезли в закрытых цинковых гробах. Смотреть на них я не мог — не хватало духа. Как оказалось, подобные печальные процедуры я вообще выносил с трудом. Опасения основывались не на том, что зрелище было для меня «неприятно», но на обычном человеческом страхе. Мой Николай мог вытворить что угодно при виде безвременно ушедших детей, да и я сам, признаться, при мысли об убиенных девочках и маленьком царском сыне внутренне содрогался, будто от старой раны, и сильно переживал, опасаясь еще одного «отторжения» меня личностью реципиента.

К счастью, все обошлось. Новодевичье кладбище я покинул на двух автомобилях в сопровождении хмурого лейб-конвоя. Решив по возможности оградить себя от бремени церемоний, я отказался от эскорта из кавалергардов и ехал сейчас в сопровождении атаманцев. Шестеро из бойцов сидели в автомобиле охраны и двое — вместе с Воейковым и водителем в моей машине.

Подпрыгивая на кочках в такт скомканным, сумбурным раздумьям, я смотрел на проплывающую мимо меня первопрестольную столицу России. Уже сутки я изучал этот сумрачный город с немеркнущим интересом. Вчера я въехал сюда с огромным «конвоем», во главе нескольких фронтовых дивизий, прибывших в Москву для триумфального парада. Пока мы двигались по длинным проспектам, серые здания давили на мою голову своим весом, и мрачные мостовые, в которых отдавалось цоканье тысяч подков в течение целых восьми столетий, блистали сыростью, оставленной едва растаявшим снегом и вечной грязью, столь характерной для обеих русских столиц. Массивный, пугающий муравейник, гигантский, каким и должен быть «Третий Рим», бурлящий чудовищною клоакой, он подавлял во мне чувства и погружал в некое грозное оцепенение. Воистину, думал я, глядя на толпы людей и дольмены зданий, возвышающиеся над ними, — Москва являлась олицетворением всего русского, — пугающим, но великим; темным, но не имеющим границ. Могучий дух и неукротимая, почти стихийная сила, что двигали этот огромный народ на протяжении тысячелетий к славе властелина Евразии, чувствовались здесь более, чем в любом другом месте бескрайних тюркских равнин…

Тем временем мы подкатили к Кремлю и видения мрака рассеялись предо мной. В конце Красной площади я увидел перед собой удивительный храм, состоящий из множества ярусных башен, стоящих на каменном основании, обрамленном замысловатой аркадой. Фигурные главы этого удивительного творения архитектуры, украшенные цветными маковками куполов, вызывали странные чувства. Краснокирпичная громада Кремля дышала Средневековьем, но облик Собора — многообразный и яркий — поражал монументальностью и в то же время… сказочным вдохновением!

— Впечатляет, не правда ли? — Воейков наклонился к моему уху и показал перчаткой в окно. — Храм Василия Блаженного считается одним из чудес света. Однако не спешите умиляться русским искусством — собор построен итальянцем Бармой в честь взятия Иваном Грозным Казани. Что характерно, заметьте! В этой чудесной стране во все века цивилизация и культура, несмотря на земледельческий склад хозяйствования, посвящались войнам. Только тираны здесь могут стать успешными правителями, Ники. Все остальные, насколько мне известно, заканчивали плохо.

Пристально я посмотрел Воейкову в глаза.

— Опять вы? — Голос мой дрогнул.

Каин улыбнулся губами флигель-адъютанта.

— Представьте, не могу вас оставить!

Перед лицом непреодолимой опасности, сознание мое вдруг впало в болотистый ступор, вызванный, вероятно, не страхом, а незнанием того, что следует ожидать от собеседника. Первые фразы беседы казались дружескими и даже шутливыми, однако последние — могли звучать приговором. Наконец я выдавил из себя:

— Напрасно. Я бы не сожалел, расстанься мы с вами.