Читать книгу "Внучка бабы Яги - Татьяна Коростышевская"

То, что она произнесла вслух это имя, будто сбросило с ее души пудовый камень. Мейера ощутила невероятную легкость. Ей захотелось звонко расхохотаться, чтоб эхо ее смеха разнеслось по Заповедной пуще сотней серебристых колокольчиков.

— Ну вот ты и повеселела. — Шила отпустил ее плечи. — Я могу уходить.

— Нет, останься, — несмело улыбнулась мудрейшая. — Мы так давно не разговаривали…

— Мне нужно отпустить мальчика. Существование вне тела не идет ему на пользу.

— Тогда можно мне пойти с тобой?

— Ты правда хочешь этого?

— Да.

— Ты знаешь, что уже не сможешь вернуться?

— Знаю.

— А как же дети, твое племя, твой муж?

— Мои дети выросли, у них своя дорога, мой муж мне опротивел, а мое племя вполне справится без меня.

— Я хочу, чтоб ты была счастлива.

— Это возможно только с тобой.

— Как давно я этого ждал, Айна… единственная.

Шила проснулся на закате, потянулся, зевнул и резко вскочил на ноги. Около него на земле лежала Мейера. На лице мертвой колдуньи застыла счастливая улыбка.

Господарь продолжал рыться в своем сундуке с таким видом, будто давненько туда не заглядывал. До меня донесся запах засушенных роз. Влад, грустно улыбнувшись, достал на свет плотный пергаментный сверток. Хрустящие лепестки осыпались на ковер…

— Хочешь посмотреть на мою мачеху?

Я взглянула на рисунок.

— Кто художник?

— Я.

Портрет золотоволосой красавицы завораживал; казалось, он жил своей собственной жизнью. Холодное мерцание изумрудного платья подчеркивало теплый тон кожи, сияющие голубые глаза смотрели на меня с едва заметным лукавством.

— Хорошая работа, — сказала я почти равнодушно. — Ей понравилось?

— Нет. Я никому его не показывал. — Влад, кажется, слегка смутился. — Ты первая.

— Польщена. — Я отвернулась от господаря и продолжила сборы.

Денежки очутились в дорожной сумке, рядом я поставила еще одну — нажитую у индриков. Ну вот и все, я готова.

— Куда пойдешь? — Князь сосредоточенно рассматривал рисунок, видимо выискивая изъяны в своей работе. — Может, кликнем Михая, чтоб проводил?

— Сами с усами, — отмахнулась я, затягивая кушак. — Только направление покажи, мне на тракт выйти надо.

— Сейчас. — Князь свернул пергамент и вернул его на место.

Хорошо еще, не стал с пола лепестки поднимать, чтоб зазнобу свою заново присыпать. А может, он каждый раз свежими розами портрет обкладывает? Мне-то все равно. Еще не хватало в княжеских причудах разбираться.

Я сосредоточенно поправила наплечные лямки, чтоб легче по снегу идти было.

— Ты собираешься в таком виде на люди показаться? — фыркнул Влад.

— А в чем дело? — Я начинала злиться.

— Девочка, ты когда на себя в зеркало-то смотрела? Да мои дружинники в ужасе разбегутся, как только узрят тебя на пороге моего шатра.

Я ринулась к туалетному столику, по дороге скинув на лежанку свою поклажу, сдернула прикрывающую зеркало светлую кисею и застонала. Чудище лесное! Мое лицо было всё в грязи множества оттенков — серой, бурой, коричневатой, а колтуны волос на голове видом походили на паклю.

— Воды, — прошептала я, с ужасом замечая, что губы мои, видно от соприкосновения с бормотухой, приобрели стойкий лиловый цвет. — И гребешок какой-нибудь дай.

Влад с широкой усмешкой выставил на столик фарфоровую миску, налил туда воды из кувшина — по-простому, не прибегая к колдовству. Следом всыпал несколько кристалликов ароматной соли из стоящей тут же коробочки. И гостеприимно повел рукой:

— Прошу.

Я стала истово умываться, мимоходом замечая, что вода в миске не ледяная, а чуть тепловатая, такой температуры, которая была приятна моей коже. Я промокнулась полотенцем и еще раз внимательно на себя посмотрела. Ничего! И хуже бывало. Синяков на лице не видать, и то хорошо. Чем еще порадовать? Ах да, зубы все на месте, да и количество глаз не уменьшилось.

Влад в это время привольно расселся на лежанке, вытянув ноги чуть не на середину шатра, и внимательно наблюдал за моими манипуляциями.

— Причесаться есть чем? — вопросительно подняла я брови.

— На столике посмотри.

Я решительно схватила гребень, ощутив ребристую поверхность украшающих его каменьев. Ну да, господарь же на дешевку не разменивается. Если уж безделушка, то литого серебра, если гадалка, то знаменитая, если мачеха, то такая красотка, что ни в сказке сказать… И соратники у него могучие да хитромудрые, и подданные непростые. Только вот я подкачала — трусь подле него незнамо кто. Пора, как говорится, и честь знать.

Спутанные волосы не поддавались, намертво опутав гребень. Я посильнее дернула и чуть не разревелась от боли. Что ж такое? Даже уйти красиво не могу! Бестолочь, кулема, неумеха!

— Помочь? — Голос злыдня был вкрадчив. — Ты же знаешь, у меня это неплохо получается.

Я всхлипнула и опустила голову. Чего уж там, пусть поможет напоследок. Длинные пальцы Влада привычно пробежались по моему затылку, разбирая прядки.

— Ты очень необычная девочка, — задумчиво проговорил господарь, приступая непосредственно к расчесыванию.

— И что же во мне необычное? — шмыгнула я носом.

— Способность оказываться в самой гуще событий, к тебе не относящихся, — ответил валах.

Ну да, а я уж подумала, что речь о моей неземной красе пойдет.

— Я не виновата, оно само, — пролепетала я в ответ.

— Я тебя и не виню. Но сейчас, птица моя, ты попала совсем уж в невообразимую передрягу.

Я молчала. А князь меж тем продолжил:

— Трисветлый Ив хочет големов.

И что я должна на это ответить? Зигфрид хочет големов, Квадрилиум мечтает о големах, Ив…

— А тебе, что ли, они без надобности?

— Вступать в борьбу с вещунами за право вдохнуть в кусочек глины жизнь? Нет уж, увольте. Есть дела и поинтереснее.

Влад засмеялся, продолжая работу. До слуха доносилось негромкое потрескивание, казалось, что по моим волосам от прикосновения гребня проходят искры.

— Теперь, когда Колобок бежал, на тебя начнется настоящая охота.

— А то я не знаю. Мне бы где-то около столицы чуток переждать, пока Зигфрид появится. Ну хотя бы до весны.

— Ну я бы на это не рассчитывал, — равнодушно ответил князь. — Ищейки Трисветлого найдут тебя где угодно.

— Так я не скажу ничего.

— Они будут потрошить твою память с таким искусством и настойчивостью, что ты не сможешь молчать.