Читать книгу "История философии. Древняя Греция и Древний Рим. Том I - Фредерик Коплстон"

Вышеприведенное определение красоты плохо согласуется с метафизическими взглядами Платона в целом. Если Красота – трансцендентальная форма, то как тогда она может услаждать зрение и слух? В «Федре» Платон утверждает, что только красота, в отличие от мудрости, имеет привилегию демонстрировать себя чувствам. Но как она себя демонстрирует – через красивые предметы или через что–то другое? Если через что–то другое – то каким образом это делается? Если через красивые предметы, то можем ли мы объединить Красоту, проявляющуюся в чувственных вещах, и сверхчувственную Красоту в общем определении? И если да, то что это будет за определение? Платон не предлагает нам определения, которое охватывало бы оба типа красоты. В «Филебе» он говорит об истинном удовольствии, возникающем при восприятии прекрасных форм, цветов и звуков, и уточняет, что он имеет в виду «прямые и закругленные линии», а также «чистые нежные звуки, согласующиеся в простую мелодию». Они «красивы не по отношению к чему–нибудь другому, а сами по себе. В рассматриваемом отрывке Платон говорит о различии между удовольствием, порождаемым восприятием Красоты, и Красотой вообще, и его слова следует рассматривать в тесной связи с его заявлением, что «мера и симметрия всегда превращаются в красоту и добродетель, что означает, что Красота включает в себя меру и симметрию. Возможно, здесь Платон ближе всего подошел к такому определению красоты, которое было бы приемлемо как для чувственной, так и сверхчувственной красоты (а он был искренне уверен, что существуют оба типа красоты, причем одна является копией другой). Но если мы вспомним все высказывания о Красоте, разбросанные в диалогах, нам придется признать, что Платон блуждает «среди множества концепций, из которых преобладают те, которые отождествляют Красоту с Благом», хотя самым удачным, на наш взгляд, является определение, предложенное в диалоге «Филеб».

Теория искусства

1. Платон высказывает предложение, что корни искусства надо искать в естественном стремлении человека выразить себя.

2. С метафизической точки зрения искусство по сути своей является имитацией. Форма – это образец, архетип; природный объект – это пример имитации. Портрет же человека, к примеру, – это копия или имитация естественного, конкретного человека, следовательно, он является имитацией имитации. Истину, однако, следует искать в Форме; произведение искусства поэтому отстоит от истины на два шага. Платон, которого в первую очередь интересовала истина, был обречен недооценивать искусство, как бы сильно ни восхищала его красота скульптур, картин и литературных произведений. Эта недооценка очень четко проявилась в «Государстве», где он весьма невысоко ставит художников, трагедийных и других поэтов. Иногда его замечания немного комичны, как, например, когда он говорит, что художник не может даже точно скопировать объект, поскольку имитирует внешность, а не суть. Художник, рисующий кровать, изображает ее с одной точки зрения, так, как она непосредственно предстает перед нашими глазами; поэт описывает лечение, войну и другие вещи, не имея истинного знания о них. Отсюда следует, что «искусство, будучи имитацией, весьма далеко от правды»7. Оно «на две ступени ниже реальности и легко создается без какого–либо понятия об истине – ибо оно передает простое сходство, а не реальность»8. Человек, посвящающий свою жизнь служению не реальности, а ее тени, обкрадывает самого себя.

В «Законах» отношение Платона к искусству становится более благосклонным, хотя его метафизические взгляды остались прежними. Говоря о том, что совершенство музыки нельзя оценивать лишь той степенью удовольствия, которую она доставляет, Платон добавляет, что единственной музыкой, которая обладает истинным совершенством, является музыка, «имитирующая благо»9. И снова: «Тот, кто хочет найти наилучшие песни и музыку, должен искать не среди того, что доставляет удовольствие, а среди того, что истинно, а истинная имитация, как мы уже убедились, представляет собой точное воспроизведение подлинника в отношении величины и качества»10. Как мы видим, Платон по–прежнему убежден, что музыка – это имитация («любой согласится со мной, что все музыкальные композиции – это имитация и воспроизведение»), но признает, что имитация может быть «истинной», если точно воспроизводит своими средствами выражения образец. Он готов включить музыку и искусство в государство не только для целей образования, но и в качестве «невинного удовольствия», но он по–прежнему придерживается взгляда на искусство как на имитацию, а то, что это был слишком узкий и буквалистский взгляд, ясно всякому, кто прочел книгу 2 «Законов». (Хотя следует признать, я думаю, что, считая музыку имитацией, мы расширяем это понятие за счет включения в него символизма. Идея же о том, что музыка – это имитация, встречается как в «Государстве», так и в «Законах».) Исходя из этой идеи Платон сформулировал требования, которым должен отвечать хороший критик. Таким критиком может стать только тот, кто: а) знает, какой образец имитирует тот или иной вид искусства; b) знает, правильно ли он воспроизведен или нет; и с) знает, хорошо ли он воспроизведен в словах, мелодиях и ритмах.

Следует отметить, что теория искусства как имитации подразумевает, что искусство для Платона имело свою собственную область. В то время как έπιστήμη связано с областью идеального, а δόςα – с восприятием чувственных объектов, είκασία связана с областью воображаемого. Произведение искусства – это продукт воображения и воздействует на эмоциональную сферу человека. Не следует думать, что, считая искусство имитацией, Платон требовал от него обязательного фотографического воспроизведения, несмотря на то что его слова об «истинной» имитации можно понять именно в этом смысле. С одной стороны, природный объект – это не фотографическая копия Идеи, поскольку Идея относится к одной области, а чувственный объект – к другой. По аналогии мы можем сделать вывод, что произведение искусства не обязательно должно точно воспроизводить объект. Это плод творческого воображения. Опять–таки, помня о том, что Платон считал имитацией и музыку, очень трудно, как я уже говорил, согласиться с тем, что имитация означает простое фотографическое воспроизведение. Ее скорее можно назвать символизмом, порождаемым воображением, и именно поэтому мы не можем сказать о ней, что она истинна или ложна. Музыка полна символизма и несет в себе очарование красоты, которое воздействует на эмоции человека.

Эмоции людей могут быть разными – одни полезны, другие вредны. Поэтому решать, какие виды искусства можно оставить, а какие – исключить, должен Разум. Тот же факт, что Платон в «Законах» допускает существование в своем государстве отдельных видов искусства, говорит о том, что искусство занимает определенное место в жизни человека и его нельзя заменить ничем иным. Может быть, оно порождает не самые возвышенные чувства, но оно затрагивает душу. Этот вывод следует из отрывка, в котором Платон, говоря о стереотипном характере египетского искусства, замечает, что, «если человек услышит где–нибудь естественные мелодии, он должен, не сомневаясь ни минуты, записать их в общепринятом виде»11. Следует, однако, признать, что Платон не осознавал, а если и осознавал, то нигде открыто этого не показывал, что эстетическое восприятие имеет специфически беспристрастный характер. Его гораздо больше интересуют образовательный и моральный аспекты искусства, которые не имеют отношения к эстетическому восприятию, как таковому, но которые тем не менее существуют и должны учитываться теми, кто, подобно Платону, ценит моральное совершенство выше восприимчивости к красоте.