Читать книгу "Огонь и ярость. В Белом доме Трампа - Майкл Волф"

Вероятно, это подстегивалось очевидным вопросом: почему Трамп не уволил Коми в первые дни своего президентства, когда это могли бы расценить как естественную смену караула, не связанную с расследованием по России? Ответов было много, и все неоднозначные: плохая организация в целом, слишком быстрое развитие событий, а также искреннее чувство невиновности и наивности в отношении “российского дела”. Но теперь, похоже, обозначилась новая трактовка: судя по всему, Дональд Трамп истово верил, что в его руках несоизмеримо больше власти, авторитета и контроля, чем это было на самом деле, а еще он сильно преувеличивал свое умение манипулировать людьми, подминать их под себя и доминировать над ними. Следуя этой логике, высшие чины администрации наконец осознали: у президента проблемы с оценкой реальности, и теперь он с ней попросту не справляется.

А коли так, то эти соображения прямо противоречили базовому принципу, которым сотрудники руководствовались в своей поддержке Трампа. В каком-то смысле (если на них не слишком наседали) они верили, что у их босса есть почти магические способности. А поскольку его успех не имел объяснения, то, вероятно, он обладал талантами, находившимися за пределами их понимания. Его интуиция. Или коммерческая жилка. Или его энергия. А может, и такой простой факт: он представлял собой полную противоположность тому, чем ему полагалось быть. Это была необычная политика – политика встряски для всей системы, – но она могла сработать.

Но что если она не работала? Что если все они в корне ошибались?

Увольнение Коми и расследование Мюллера навели сотрудников администрации на мысль, благодаря которой удалось, пусть и с опозданием, положить конец нескольким месяцам добровольной веры в невероятное. Эти внезапные сомнения и соображения – на высочайшем правительственном уровне – пока что не коснулись способности президента адекватно функционировать на своем посту. Но вполне вероятно, что, впервые во время открытых обсуждений, сотрудники заподозрили босса в непреодолимой склонности саботировать собственную деятельность в должности президента. Подобное откровение, пусть и тревожное, по крайней мере, хоть немного обнадеживало: если внимательно отслеживать и держать под контролем все аспекты такого саботажа – информацию, находящуюся в распоряжении президента, его связи, публичные высказывания, а также излучаемое им чувство опасности и угрозы, – то, возможно, Трамп еще сумеет взять себя в руки и успешно выполнять необходимые функции.

И внезапно именно это стало и преобладающим взглядом на президентство Трампа, и манящей возможностью: окружающие могут либо спасти, либо погубить вас.

Бэннон не сомневался: президентство Трампа постигнет крах в более или менее апокалиптическом варианте, если его самыми влиятельными советниками останутся Кушнер с женой. Нехватка у них политического или жизненного опыта уже порядком навредила президентству, а после катастрофы с Коми все становилось только хуже: по мнению Бэннона, теперь их поступки во многом объяснялись паникой.

Сторона Кушнера считала, что Бэннон или бэннонизм толкают президента на грубость, наносящую ущерб его естественному дару коммерсанта очаровывать и заводить связи. Бэннон и люди его сорта превращали Трампа в чудовище, и он все больше срастался с этим образом.

Между тем, почти все полагали, что большая часть ответственности за неудачу лежит на Райнсе Прибусе, ведь он так и не сумел создать Белый дом, способный защитить президента от себя самого – или от Бэннона, или от его собственных детей. В то же самое время объявить Прибуса источником всех проблем можно было лишь для того, чтобы найти козла отпущения, не говоря уже о смехотворности такого предположения: обладающий столь незначительным влиянием глава аппарата Белого дома был попросту не в состоянии манипулировать Трампом или кем-то из его приближенных. Сам Прибус мог, правда, без особого успеха, заявить только одно: никто и не догадывался, насколько хуже обстояли бы дела, если бы не многотрудные бдения Прибуса в окружении родственников президента и его Свенгали (при том что у самого Трампа была ужасная интуиция). Возможно, два или три раза в день случались катастрофы, но если бы не стоическая решимость Прибуса и принятые им на себя удары Трампа, таких инцидентов было бы в несколько раз больше.

* * *

Восьмого июня, где-то с десяти утра и почти до часа дня, Джеймс Коми давал показания в рамках открытых слушаний в комитете Сената по разведке. Свидетельства бывшего директора ФБР, представшего во всем блеске своей прямоты, высоких моральных качеств и личной чести в сочетании с изобличающими подробностями, стали внятным посланием стране: президент, возможно, дурак и уж наверняка лжец. В эпоху политеса в медийной сфере мало кому из президентов столь прямо бросали вызов и мало чьи высказывания так откровенно опровергали перед Конгрессом.

Вот что особенно ярко высветили показания Коми: руководствуясь искренним убеждением, что директор ФБР работает на него напрямую и обязан ему своей должностью, Трамп хотел извлечь из этого выгоду. “Здравый смысл, – говорил Коми, – опять-таки, я могу ошибаться, но мой здравый смысл подсказывал мне: президент пытается что-то получить в обмен на удовлетворение моей просьбы о том, чтобы он сохранил за мной этот пост”.

В изложении Коми президент хотел, чтобы ФБР оставило Майкла Флинна в покое. Кроме того, он добивался, чтобы ФБР прекратило расследование, связанное с Россией. Трудно представить более четкую картину: если президент давил на директора, опасаясь, что расследование вокруг Майкла Флинна может повредить ему самому, значит, он препятствовал правосудию.

Разительный контраст между двумя этими мужчинами – Коми и Трампом – в сущности, показывал, какая пропасть пролегла между нормальным правительством и самим Трампом. Коми производил впечатление человека пунктуального, организованного, скрупулезного в изложении деталей происшедшего и сути своих обязанностей – словом, он следовал букве закона настолько, насколько это возможно. Трамп, если верить характеристике Коми, вел себя недобросовестно, рубил с плеча, пренебрегал правилами, а может, и вовсе не подозревал о них; кроме того, он темнил и думал только о своей выгоде.

По окончании слушаний президент громогласно заявил, что не смотрел трансляцию, хотя все знали, что смотрел. С точки зрения Трампа, это был поединок между двумя мужчинами, а для всех остальных это стало демонстрацией того, что Коми и Трамп – две полные противоположности. Основной целью выступления Коми было скорректировать или вовсе опровергнуть заявления президента, с помощью которых тот атаковал и оборонялся в Twitter и прочих местах, а также бросить тень подозрения на его действия или мотивы; кроме того, Коми полагал, что президент толкал директора ФБР на должностное преступление.

Даже самые преданные сторонники Трампа, верившие, подобно своему боссу, что Коми – лицемер и специально все подстроил, все больше проникались ощущением того, что в этой смертельной игре Трамп, в сущности, беззащитен.

* * *

Пять дней спустя, 13 июня, пришла очередь Джеффа Сешнса свидетельствовать перед комитетом Сената. В его задачи входило объяснить, что за контакты у него были с российским послом, ведь именно эти контакты впоследствии вынудили его взять самоотвод и сделали его козлом отпущения в глазах Трампа. В отличие от Коми, которого пригласили в Сенат, чтобы он продемонстрировал свою добродетель – и он не упустил своего шанса, – от Сешнса ждали объяснений его уклончивости, хитрости или глупости.