Читать книгу "Самые родные, самые близкие (сборник) - Мария Метлицкая"

– Даша! Не надо! – не узнавая своего голоса, просипел он.

Она тихо и хрипло засмеялась ему в самое ухо:

– Ну почему не надо? Надо, Леша! Ты же хочешь этого, правда?

И медленно и обстоятельно, словно наслаждаясь процессом и получая удовольствие от его страданий, стала расстегивать пуговицы его рубахи. Он застонал, вжался в диванную жесткую спинку. От нее пахло коньяком, горькими духами и большой бедой для Лагутина. Он это знал. Как знал и другое – Дашу невозможно было остановить, если ей чего-нибудь страстно хотелось. Она всегда доказывала себе, что лучшая, самая-самая, что ей все подвластно. А сейчас уж тем более. Он все понимал: брошенная, оставленная, покинутая и преданная мужем Даша – это нонсенс. Она не может в это поверить и не может с этим смириться. Ей надо срочно опровергнуть это, срочно доказать, хотя бы себе, что у нее все прекрасно – ее по-прежнему все хотят и все восторгаются ею. Самое большое горе для нее – утрата своего лица, потеря реноме, крах ее женской истории.

Когда все закончилось, он лежал недвижимо, словно окоченев – раздавленный, уничтоженный, разбитый, опустошенный. Она лежала рядом и гладила его по груди. Потом приподнялась на локте, внимательно посмотрела на него и спросила:

– Слушай, Лагутин! Я вот что придумала. Отдай мне квартиру – она же пустая, да? Я подумала: с матерью жить я не смогу – ты ее знаешь. Мы и тогда, сто лет назад, с ней бывало… до драки. А сейчас… Нет, не смогу. Мы просто друг друга сожрем. Или ты надумал квартиру сдавать? Скажи, не стесняйся! Я все пойму.

Лагутин вздрогнул и почувствовал, как его обдало густым жаром. Язык словно прилип к нему, в горле стало сухо и колко.

– Сдавать? – наконец выдавил он. – Нет, сдавать я ее не буду. Но там живет человек. Я ему обещал и выгнать его не могу.

– Какой человек? – В ее голосе было искреннее, неподдельное удивление. – Кому ты ее обещал?

Он резко сел и кашлянул.

– Женщине. Сиделке отца. Пустил ее пожить на неопределенный срок. Отказать я ей не могу, – решительно добавил он и повторил: – Я обещал.

Даша откинулась на подушку.

– Ну рассмешил! Сиделке! Лагутин, ты что? Кто она тебе, эта сиделка? Ты спятил? И кто я? Ты забыл? А если вернется Настя? Где нам тут разместиться? – И она обвела глазами комнату, в которую уже заползал мутный и жидкий рассвет.

Лагутин встал и стал натягивать джинсы.

– Ты же сказала, что Настя не вернется.

Даша молчала.

– Ну, я пошел, – одевшись, неуверенно сказал он. – Всего тебе… доброго.

Она лежала, отвернувшись к стене, плечи ее подрагивали. Молчала. Не отвечала. Лагутин вышел в коридор и стал надевать ботинки. Вдруг он задумался, вынул из кармана портмоне, отсчитал приличную сумму и положил деньги на тумбочку под вешалкой, на которой лежала красная вязаная шапка и стоял флакончик духов «Красная Москва» – видимо, тещины.

– Я пошел, – выкрикнул он еще раз.

Даша не ответила.

Лагутин толкнул подъездную дверь и зажмурился – в лицо ударил колючий ветер, грубо и нагло швырнув ему в лицо горсть снега. Он вздрогнул от неожиданности, потряс головой и поднял воротник куртки. Метель разыгралась не на шутку. На улице было снежно и бело. Он глубоко вдохнул свежий воздух, почувствовав, как закололо и защемило сердце.

Он был сломлен, почти убит. Растерзан и очень, очень несчастлив.

Часы показывали почти шесть утра.

Спускаться в метро не хотелось – хотелось продышаться, пройтись по морозцу, выдохнуть свою боль и тоску. Поскользнулся он спустя полчаса, когда уже стало чуть легче. Он помнил свое падение, странный звук, как будто сухого хлопка. Тонкий вскрик – неужели его? – и острую, почти невыносимую боль. Где – непонятно.

И все, темнота. И тишина.

Очнулся он уже в машине «Скорой помощи». Лежал на каталке, и напротив него сидела молодая, усталая женщина в форменной ушанке и в синей, со светлой полосой, куртке.

– Что со мной? – спросил Лагутин.

– Перелом ноги. Видимо, ушиб головы. Больше не знаю. У меня нет аппарата, рентген сделают в больнице. В приемном разберутся, не беспокойтесь. Мы почти подъехали. Я вас обезболила. Очень болит?

Это бог его наказал – зачем он поехал туда, к ней? Зачем? Какой он идиот! Лагутин, взрослый, сильный, здоровый мужик, заплакал.

Фельдшерица встрепенулась:

– Что, больно? Ну-ну, все! – Она глянула в окно. – Мы совсем близко, через пять минут будем!

Ну а дальше все было обычно – приемный покой, анализы, осмотр хирурга-травматолога, пожилого и серьезного мужика.

На дребезжащей каталке его долго везли в отделение. В палату не положили – сразу в операционную.

Слепящий свет. Странный тревожный запах. Наркоз.

Глаза он открыл в палате. Белый потолок, лампа дневного света, резь в глазах. Острая боль в ноге. Он застонал. Невыносимое чувство жажды. Невыносимое, нечеловеческое – сильнее, чем боль.

Он вспомнил все и застонал громче. Как ему было жалко себя! И как было стыдно, словно он сделал что-то отвратное, дикое, что-то украл или предал кого-то, и это ужасное невозможно исправить.

Невезуха – это совсем не то слово, которое здесь подходит, не то. Ему не просто не везло в последнее время – фатально не везло.

Словно кто-то там, сверху, решил ткнуть его носом: «Смотри! Смотри, Лагутин, как оно может быть! Ты думаешь, что можешь распоряжаться своей жизнью? Ага! Как бы не так».

Зашла медсестра, сделала укол. Лагутин спросил, где его телефон. Она порылась в его тумбочке и достала.

Набрав номер Даши, услышал ее бодрый и веселый голос.

– Дашка! – закричал он. – Я в больнице! Ногу сломал, голову ушиб. Лежу тут… – Он еле сдержался, чтобы не расплакаться.

Она молчала – ни слова.

– Ты меня слышишь? – удивился и испугался Лагутин.

– Слышу, – усмехнулась она. – И что дальше? Что ты мне названиваешь, Лагутин?

– Я? – растерялся он. – Я названиваю тебе? Кажется, я первый раз позвонил… – И тут же промямлил: – Ну… я не знаю. Даш, а ты можешь приехать?

– Тебе что-то нужно, Лагутин? – жестко спросила она.

– Да… Или нет… – растерялся он окончательно. – Нет, но…

– Ну а на нет и суда нет, – четко ответила Даша. – Не болей, поправляйся!

Отбой. Лагутин не мог прийти в себя. Как же так? Даша ведь знает, что она единственный близкий ему человек в этом городе. Как же так? Даже если незнакомый, сосед, просто приятель попросит о помощи? А тут все-таки бывший муж.

– Как же так, – бормотал он, – как же так? Как вообще такое возможно? Ведь столько лет…

– Чё, послала?

Он обернулся – сосед, молодой, чернявый и кучерявый парень. Рука в гипсе, нога тоже.