Читать книгу "Обри Бердслей. Биография - Мэттью Стерджис"

Считать, что увольнение из «Желтой книги» оставило бы Бердслея не у дел, не произойди встреча со Смитерсом, неверно. Лейн, вернувшись из Америки и осознав последствия своих действий не только для Обри, но и для собственного бизнеса, попытался свести потери – материальные для себя и моральные для Бердслея – к минимуму. О том, чтобы вернуть художника на его должность, не могло быть и речи, но Лейн заказал Обри две книжные обложки[109]. Бердслей принял предложение и при этом настоял на весьма выгодных для себя условиях. Несколько независимых издателей и газетных редакторов тоже увидели свой шанс в разрыве художника с ежеквартальным изданием Bodley Head. Хейнеманн заказал ему плакат. Пеннелл попросил внести свой вклад в антологию стихов и рисунков, прославлявшую деятельность совета Лондонского графства[110], а в The Studio поспешили опубликовать цветную литографию «Изольда». Элкин Мэтьюз попросил Обри сделать фронтиспис для одного из романов, которые он предполагал издать. Вероятно, злость побудила Бердслея предложить Мэтьюзу «Черный кофе» – один из рисунков, исключенных из пятого выпуска «Желтой книги». Он знал, что с него сделали печатную форму, но, видимо, не сказал об этом. Здесь нельзя не увидеть элемент мести, так как право на репродукцию рисунка, как и сама форма, по-прежнему принадлежали Лейну.

Впрочем, увидев «Черный кофе», Мэтьюз счел его непригодным для фронтисписа. Действительно, рисунок не имел никакой связи с романом. Лейн, конечно, узнал о намерениях своего бывшего художественного редактора, но готов был поверить, что инициатором попытки того, что сегодня мы называем пиратством, выступил Мэтьюз. Бердслей с удовольствием рассказал Смитерсу о жаркой схватке Лейна с Мэтьюзом, после чего сделал для Элкина новый рисунок – с мечом, приставленным к груди некоего героя, причем, по словам Мэтьюза, в качестве натурщика выступил сам автор – Уолт Радинг.

В октябре на выставке Королевского общества портретистов появился портрет Бердслея работы Бланша. Сам Обри прислал акварель – даму на лошади, сказав, что это портрет графини д’Армальяк, но, скорее всего, сию аристократку он выдумал. Другими словами, Бердслей оставался верен себе и поддерживал интерес к собственной персоне у публики не раз проверенными и приносящими желаемые результаты способами [22].

Рисунок для буклета журнала «Савой» (1895)

Материалы в «Савой» были собраны, и предстояло сделать рекламный буклет журнала. Бердслей предложил поместить на него Пьеро, расхаживающего по сцене с первым номером нового издания в руке, и впоследствии перенести этот рисунок на титульный лист. Смитерсу образ показался неинтересным. Он сказал, что Джону Булю[111] нужно что-то посерьезнее и поосновательнее. Тогда Обри моментально превратил грустного Пьеро в самого Джона Буля. Новый рисунок, который все сочли превосходным, напечатали на розовой бумаге вместе с редакторским уведомлением Саймонса и выходными данными будущего издания: «120 страниц текста… шесть или больше полосных иллюстраций, независимых от него, плюс проиллюстрированные художниками статьи». Тут же была указана цена «Савоя» – 2 шиллинга 6 пенсов, то есть наполовину меньше, чем стоимость «Желтой книги». 80 000 экземпляров буклета – бо́льшая часть тиража – разошлись к тому времени, когда Джордж Мур, внимательно изучивший рисунок, обнаружил, что Джон Буль пребывает в состоянии, как он постарался поделикатнее выразиться, начального полового возбуждения. Выпуклость на его брюках была маленькой, но безошибочно узнаваемой… Мур, указанный в буклете как один из авторов, возмутился этой выходкой Бердслея, которая могла похоронить журнал до того, как он родится.

Мур решил посоветоваться с Эдгаром Джепсоном – своим молодым другом и соседом, который сам надеялся стать автором «Савоя». Они встретились на квартире Джепсона в Кингз-Бенч-Уолк. Собственно, это был целый военный совет – на встрече кроме Мура присутствовали Герберт Хорн, Бернард Шоу и другие мэтры. Праведный гнев Мура и Джепсона разделяли не все, но все сожалели о том, что Обри опять дал повод говорить о себе как об эротомане. Тем не менее следовало что-то предпринять. Шоу выбрали полномочным представителем, которому предстояло выступить от лица шокированных авторов. Драматург пошел к Смитерсу и потребовал не распространять оставшиеся экземпляры буклета. Смитерс удивился: он-то пришел в восторг и считал, что пикантный рисунок только усилит ожидание выхода в свет нового издания. Однако издатель вовсе не собирался противопоставлять свою позицию позиции будущих авторов и дипломатично согласился не распространять буклет, отметив про себя, что почти весь тираж уже разошелся.

Война прекратилась, не начавшись, и для титула Бердслей сделал Джона Буля «более хладнокровным». Безусловно, этот инцидент показал, что у художественного сообщества после суда над Уайльдом сохраняется нервозность, а также еще раз продемонстрировал его лицемерие. Эрнест Доусон отметил, что Джепсон, несмотря на его громогласное возмущение, направил в журнал свой рассказ, «настолько непристойный, что он побоялся подписать его, дабы не запятнать собственную репутацию». После этого рисунки Бердслея для «Савоя» стали рассматривать чуть ли не с лупой. Обложку тоже сочли непристойной. Брошенную на землю «Желтую книгу» и мочащегося на нее херувима авторы потребовали убрать. Джордж Мур счел это оскорбительным для Лейна, а Смитерс, вероятно, не хотел упоминания о конкуренте на обложке своего журнала даже в таком виде.

Тем не менее литературные сплетники не сомневались, что новое издание не станет стесняться и обязательно нарушит приличия. Одним из первых поводов, давшим основания строить такие далеко идущие предположения, было стихотворение Оуэна Симэна, напечатанное в National Observer. Автор писал, что «Желтая книга» теперь превратится в добропорядочное издание, а «новая “Синяя книга”», в которую ушел Обри, окажется еще более скандальной, чем ее предшественница. Наряду с этим Симэн заявил следующее: «…отпечатки Бердслея на страницах “Савоя” будут еще более смелыми».

Стихотворение появилось в ноябре, и предполагалось, что сразу после этого выйдет в свет первый номер журнала, но решение переработать обложку, экстренные замены в литературном разделе и множество мелких типографских проблем отодвинули день рождения «Савоя». В первый номер предполагалось вложить рождественскую открытку работы Бердслея – тщательно проработанную и вполне традиционную, но читатели увидели журнал только в следующем году[112] [23].