Читать книгу "Случайный билет в детство - Владислав Стрелков"

– Извини, – говорит Витя, – эту песню ты мог и не знать.

И начинает другую мелодию, а затем и поёт:

Над деревней Клюевкой опустился вечер, Небо залунявилось, звезды – пальцем тронь. Где-то вдалеке пичуги малые щебечут. Где-то недалече всхлипнула гармонь.

Песню я узнал сразу. Какой, оказывается, он хулиган, а еще пошлости просил не петь. Мельком глянул на Щупко. Что, интересно, она скажет? Но понимаю – она не знает она этой песни и, не дожидаясь финала, сказал:

– «Над деревней Клюевкой», – перебиваю Григорьева. – А написал её Юрий Лоза. У него много отличных песен.

Чуть не сказал, что вырос на его песнях. Делать невозмутимое лицо стало труднее, так как во мне зашевелился хулиган, и, не дав Григорьеву опомниться, начинаю играть и петь:

На маленьком плоту, Сквозь бури, дождь и грозы… Взяв только сны и грёзы, И детскую мечту…

У Григорьева отвисает челюсть. Чего это он?

…но мой плот, Сшитый из песен и слов, Всем переменам назло, Вовсе не так уж плох.

– Откуда ты её знаешь? – потрясенно спросил Витя. – Эту песню Юра только недавно написал и нигде, кроме как в узком кругу, она не звучала.

– Откуда? – от злости на самого себя так и хотелось про горбатого животного ввернуть, но я сдержался, так как сам виноват. Знал бы он – откуда.

– Слышал её как-то… в узком кругу, – буркнул я, – ты вот так говоришь, будто сам Лозу хорошо знаешь.

– Знаю, конечно! – кивает Григорьев. – И очень хорошо знаю. Это сейчас он в столицу подался, а до этого мы часто вместе собирались, тексты сочиняли, идеями делились, играли. Даже группу свою собрать хотели, но как-то не вышло…

Витя задумался, а меня сзади нетерпеливо толкнули и зашептали: «Играй, давай».

Ладно, я спою то, что давно известно, и начал «Отель Калифорния». Григорьев встрепенулся и тоже включился в мелодию. Вот только петь я начал по-русски:

На пустынной дороге Кудри ветер трепал…

И вновь Григорьев смотрит удивленно, даже на миг играть перестал.

Словно дымом кальяна, Над шоссе смог стоял… Впереди свет призывный, На ночлег намекнул… И как будто приливной волной, Он меня притянул.

А ребята удивленного состояния Григорьева не замечают. Сидят, слушают и раскачиваются в такт песне. Еще немного и, если бы у них были зажигалки, то вокруг нас горели бы маленькие огоньки.

Милости просим в отель наш «Калифорния», Это просто рай! Это просто рай! Это просто рай!

– Сам перевел? – спросил меня Витя, как закончили песню.

– Сам. – А как ему ещё ответить? Что этот перевод вовсе не мой, и его я в интернете отыскал? Прогрессия вопросов начнется.

Витя перебирал струны, видно думая – какую бы ещё песню спеть? Я же перебирал в уме варианты ответов на будущие вопросы по поводу моей «ошибки». Но тут у кого-то заурчало в животе. Да так громко, что все засмеялись.

– Че ржете-то? – смутился Савин. – Есть хочу.

– Да, – встрепенулась Щупко, – ребят, песни песнями, есть мы будем или не будем? Вера, Лариса, что там с ужином?

– Давно готов, Елена Михайловна, – почти в один голос ответили Смольнякова и Раевская. Интересно, когда это они успели его приготовить, если все время сидели рядом со мной?

– А не остыло?

– Нет, – ответила Лариса, – мы котелки с огня сняли и рядом с костром поставили.

– Хорошо, – поднялся Григорьев, – давайте ужинать, а то вон какая темень уже!

В горах темнеет быстро. Раз, и ни зги не видно, будто выключателем щелкнули. А ещё холодней становится. Ребята-то уже одетыми к костру подошли, а я в рубашке и штанах у костра так и сидел.

Все потянулись к палаткам, спотыкаясь о выступающие камни. Как добрались до рюкзаков, замелькали лучики фонариков. Олег тоже достал свой фонарь. Включил, но лампочка светила еле-еле.

– Батарейки, что ли, сели? – затряс он фонарем.

Вокруг зазвенела посуда, ребята выстраивались в очередь у четырех котлов со сваренным супом.

– А, зараза! – выругался Савин, споткнувшись. – Я запасных батарей не взял.

– А я и так все вижу, – хмыкнул Женька и сам тут же споткнулся о растяжку.

– Молчал бы уж, филин.

Олег опять потряс фонарем.

– Да не тряси ты его, – и я протянул ему руку, – давай сюда батарейки.

– Зачем?

– Вынь, говорю.

Савин немного повозился, откручивая колпачок, потом вытряхнул мне на ладони три большие круглые батарейки. Я нашел палаточную растяжку, выбрал небольшой булыжник из кучи и обстукал им все батареи. Затем протянул их Олегу.

– На, вставь и проверь.

– Ого! – удивился он, когда включил фонарь. – Светят, будто новые.

– Серег, – говорит Женька, – а если опять сядут, ещё раз покоцать? И опять будут ток давать?

– Нет. Но потом что-нибудь придумаем.

Мы задержались у крайней палатки. Подсвечивая фонариком, нашарили свои рюкзаки. Я положил гитару на чехол, из мешка вынул хлеб и тарелку с ложкой. Заодно вытащил куртку. Сразу поддел ещё одни штаны, сверху свитер, только куртку пока не стал надевать.

– Может, по капле? – спросил Савин, не вынимая рук из рюкзака. – Все равно в темноте никто не увидит.

– На голодный желудок не надо, – отвечаю, – вот поедим, тогда…

– Или во время еды, – кивает Ильяс.

Суп мы получали последними. Три котла уже опустели, и, принимая миски у нас, Смольнякова ухнула супа из четвертого котла каждому, да чуть ли не до краев.

– Ешьте, – приговаривает Верка, раскладывая варево, – у нас жуть как вкусно получилось.

– Можете ещё за добавкой прийти, – добавляет Лариса, – целый котел остался.

На другой стороне поляны включили магнитофон. Мы, пританцовывая, отошли к крайней палатке и присели на валуны. Миски поставили на колени. Я отломил хлеба, откусил немного и только запустил ложку в суп, как рядом забился в кашле Женька.

– Ты чего, обжегся, что ли?

– Мать… – выругался Расулов, выплевывая суп.

– Тьфу, – вторит Савин, – пересолено!

Я попробовал малость варева, действительно – есть невозможно.