Читать книгу "История руссов. Славяне или норманны? - Сергей Лесной"

Единственный факт, известный из истории, это: «оскорбишася новгородци» против Рюрика, когда он убил их князя Вадима Храброго, в результате чего многие новгородцы бежали в Киев. Это случилось в самые первые годы появления Рюрика в Новгороде, что и показывает, что люди — всегда люди и избежать столкновения разнородных интересов совершенно невозможно.

Если история не оставила нам никаких следов: ни восстаний, ни убийств, ни вообще разного рода инцидентов с варягами, — это значит, что варяги на Русь влияния не оказывали, они были пришлым, текучим и неважным элементом в государственной жизни Руси. Инцидент с избиением варягов в Новгороде при Ярославе только подтверждает это: достаточно было появиться им в заметном числе временно, и столкновение сейчас же имело место. Если бы это Д. М. Одинец понял, то никаких противоречий в его высказываниях не было бы и он был бы последовательным антинорманистом.

Вся беда в том, что Одинец мыслит нелогически, иначе он немедленно заметил бы неувязку в его построениях и нашел бы, какие факты, на которые он опирается, ложны. Недостаток логики губит и иные его построения. На с. 111 он писал: «В 1019 году после своей победы над Святополком, “Ярослав нача вои делити: старостом по 10 гривен, а смердем по гривне, а новгородчем по 10 всем”. Если смерд получил от Ярослава в награду в 10 раз меньше, чем горожанин новгородец, то это означает, что его общественное значение было в это время неизмеримо ниже значения рядового горожанина».

Логика такого заключения действительно «неизмеримо ниже» той, которой должен обладать ученый. Одинец из куска фразы, вырванного, как говорят, «с мясом», делает заключение, не замечая вовсе, что на той же странице ниже им приводится действительное объяснение такой высокой оплаты всех новгородцев.

Дело объясняется не тем, что все новгородцы были в социальном отношении «неизмеримо выше», а тем, что оказали Ярославу особые услуги.

Когда Ярослав, разбитый вдребезги Светополком, собрался бежать за море, «посадник Коснятинь, сын Добрынь с Новгородци рассекоша лодье Ярославле, рекуще: “Хочем ся и еще бити с Болеславом и Святополком”».

Такая решительность новгородцев (рассечь ладьи, чтобы уничтожить всякую мысль о бегстве), такое их великодушие в отношении совершенно беспомощного Ярослава не могли быть не оплаченными после его победы. Именно потому, что все новгородцы поддержали его в самый критический момент, Ярослав и счел нужным одарить их всех одинаково, больших и малых по своему положению.

Одинец совершенно неверно понял выражение летописи: «всем новгородцем», и среди новгородцев были люди разного положения, но они были одарены одинаково.

Что «смерд» не был таким ничтожеством, каким его пытается изобразить Одинец, видно из того, что новгородцы, прогнав одного из князей, выставили против него первым и самым важным пунктом обвинения: «не блюдеть смерд».

Значит, «смерд» играл в Новгороде такую важную роль, что плохой досмотр его интересов ставился князю в тягчайшую вину. Нет никакого сомнения, что в таком постановлении новгородцев играл роль и сам «смерд», ибо трудно предположить, чтобы горожане новгородцы были настолько государственно выдержаны и умны, чтобы в пылу спора не выставить своих личных обид на первый план, а предпочли общегосударственный интерес. Ясно, что на вече именно «черный люд» и выставил свой первый пункт: пренебрежение князем его интересов.

Однако Одинец в нижеприводимом отрывке режет самого себя еще более чувствительным образом:

«Будучи маленьким человеком, смерд с давних пор фактически лишился возможности участия в обсуждении дел, касавшихся всей земли. Самое участие смердов в походе Ярослава против Святополка было решено новгородским посадником совместно с горожанами».

Итак, по Одинцу, новгородские смерды были бесправными ничтожествами и пошли в поход по решению посадника и горожан. Следовательно, Ярослав, платя им по 10 гривен, т. е. как старостам других областей, не знал «ничтожества» своих подчиненных и что они пошли в поход только по распоряжению посадника. Совершенно очевидно, что Ярослав своих подчиненных знал и посчитался не с социальным их положением, а с их действительными заслугами, он платил всем тем, которые разбивали его ладьи и кричали: оставайся, будем еще биться за тебя!

Что же касается разницы в оплате старост и смердов других областей, то и здесь дело не в «ничтожестве» смердов, а в том, что при способе войны того времени военачальник всегда должен был быть впереди, т. е. подвергаться особой опасности, а кроме того, должен был обладать знанием, опытом и сильным характером. Вот за это ему и платили в 10 раз больше.

Самое главное, однако, то, что Одинец совершенно не заметил основного: «смерд» в данном тексте означает не бесправного холопа, а просто рядового воина, противополагающегося старостам-военачальникам.

Ничего «социального» в этой фразе нет, сказано ясно: простые воины получили по гривне, старосты-военачальники — по 10 гривен. Напомним Одинцу и другой текст показывающий, что не только мы толкуем так слово «смерд». «Несть мене лепо судити епископу, ли игумену, ли смердом…» Так отвечал Олег «Гориславличь» Тьмутороканский на предложение Святополка и Владимира Мономаха: «пойди Кыеву, да поряд положим о Русьстеи Земли пред епископы, и пред игумены, и пред мужи отець наших и пред людми градскыми»… Отсюда ясно, что гордый Олег считал смердами не только горожан, но и бояр. Может быть, в дальнейшем ходе истории и в другом месте «смерд» стал тем, кем его описывает Одинец, но в разбираемом отрывке ошибка Одинца очевидна.

Подобными «осечками» в логике пестрят все труды наших историков, не исключая и новейших. Вывод один: пока такие «осечки» будут обычными в трудах историков, до тех пор теории, подобные норманской, будут затемнять наши умы и задерживать рост исторической науки и нашей культуры.

Итак, мы привели мнение: 1) независимого русского ученого Рязановского (1947–1949), отрицающего норманскую теорию, 2) советского историка Мавродина (1946), также отрицающего ее; кроме того, можем добавить (см. «Историю культуры Древней Руси», 1951), что этот взгляд является официальным взглядом советской науки, 3) мы привели выдержки из труда норманиста Одинца (1935), в корне подрывающего упомянутую теорию, наконец, 4) в ряде своих очерков привели немало доказательств ее ошибочности.

Казалось бы, что наши критики должны были быть гораздо осторожнее в своих безапелляционных выводах и о нашей работе, и о положении норманской теории. Именно они не знают новейших работ по истории и археологии и черпают свои познания из учебников «времен Очакова и покоренья Крыма». Во всяком случае «История» Платонова 1917 года является для них наиболее новой работой, суммирующей их познания.

Для них история как наука — только то, что напечатано в затхлом мирке эмигрантщины; будучи полными политическими банкротами, они оказываются банкротами и на поле истории. Угробив однажды свою «матушку Россию», они продолжают оплевывать ее славное прошлое, и не понимают, что они делают.

6. О скандинавских словах в русском языке

Чтобы доказать влияние скандинавов на Русь, норманисты обращаются к филологии и показывают, как обогатился русский язык скандинавскими словами.