Читать книгу "Побочный эффект - Дмитрий Янковский"

– Я смогу!

Мозаичные фигуры напоминали Знак Бога, увиденный во сне.

– Помоги мне! – шептал Олег, проваливаясь босыми ногами в остекленевший наст. – Я не должен тут умереть!

Наконец вернулось зрение, хотя загадочная фигура перед глазами виднелась все так же отчетливо. Сердце упругими толчками начало разгонять кровь по жилам, но тепла это почти не добавляло. Снег обжигал, скрючивал пальцы, а босые ступни свело судоргой и вскоре они вовсе перестали ощущаться как часть организма.

Олег только теперь задумался о выбранном направлении, совершенно не понимая, почему начал двигаться именно в эту сторону. Он огляделся, но лес всюду был одинков – черные пирамиды елей, белые стволы насквозь промерзших берез.

– А!!! – закричал Олег, но ветер тут же развеял его слова. – Помогите!

Даже эхо не отозвалось. Ноги проваливались порой выше колена и вскоре стало ясно, что передвигаться пешком здесь попросту нельзя. Выросший и повзрослевший в Крыму, Олег и предстаить себе не мог, что вместо нежданной радости снег когда-нибудь станет его врагом. Поземка кружилась и засыпала глаза, а видимость была не больше, чем на бросок камнем. Небо при этом оставалось ясным, заливая искрящиеся сугробы мертвенным светом луны.

– А!!! – Олег все еще надеялся, что его кто-то услышит.

Часть пути он проделал ползком. За это время тело немного согрелось, но ледяной ветер подточил его изнутри – горло ощутимо распухло, мешало дашать, а о том, чтобы издать хоть какой-нибудь звук, не могло быть и речи. Кожа окончательно задубела, ноздри покрылись инеем изнутри.

Не имея ни малейшего представления о преодоленном расстоянии, Олег просто двигался. Отчасти чтобы согреться, хотя это практически не помогало, отчасти из необъяснимого упрямства, заставлявшего бороться за жизнь. Но разум уже начал сдавать позиции, напевая колыбельную смерти: «До людей все равно не добраться. Ложись в снег, зачем зря мучиться. Во сне умирать не страшно».

– Хрен тебе! – скорее подумал, чем прошептал Олег.

Внезапно он вспомнил Шерстку, как она говорила о ситуации, в которой борьба за жизнь не имеет смысла.

– Не сдамся! – все равно хрипело горло, а слезы льдинками замирали на ресницах.

«А Шерстке только легче будет,» – нашептывал засыпающий разум. – «А то сидишь у нее за хребтом, еще и такую работу прощелкал».

Пару раз Олег поддавался искушению и прислонялся спиной к стволу дерева. Так действительно было легче. Тело все равно уже ничего не чувствовало, а так меньше напряжения, меньше боли. И сон тут же ложился на веки, окутывая Олега плотным покрывалом равнодушия и спокойствия.

Иногда его поднимала жалость – все же Шерстка расстроится за него, непутевого. Иногда просто инстинкт, иногда упрямство. Один раз он лежал дольше всего, устав и не желая двигаться дальше. Но ужас скорой смерти пробивался сквозь навалившуюся аппатию, вызывая ни с чем не сравнимую панику. Олег завыл в голос, когда к ужасу прибавился стыд за бездарно прожитые годы. С ума можно было сойти от мысли, что единственной движущей силой его поступков в последние годы было неудовлетворенное либидо. А судьба, словно в насмешку, так и не дала ему добиться искомого. Зачем же надо было ограничивать себя какими-то условностями и обязательствами? Какой от них теперь смысл?

«Да лучше бы я с самого начала наплевал на запреты родителей и остался с Шерсткой. Черт меня задери!»

Аппатию сняло как рукой. Олег застонал и снова пополз вперед, не давая равнодушию взять над собой верх.

«Доползу», – думал он. – «Доползу и позвоню Кристине. Так и скажу, что не хочу больше с ней жить».

А ветер спорил, мешал двигаться, выдувая из мышц последние капли силы. Наконец Олег окончательно застрял в куче валежника

«Все, конец. Почему же тогда именно со мной говорил голос Бога? Зачем открыл такую тайну, если мне все ровно умирать в лесу? Какой смысл? Или все, что делает Бог, совершенно бессмысленно? А много ли смысла в моих собственных поступках? Сколько раз я плакал ночами и жалел себя, обвиняя Кристю в непонимании, хотя связался с ней лишь из робости, из боязни состроить отношения с кем-то еще. Точнее из боязни остаться у разбитого корыта, упустив хорошее ради лучшего».

Он почти заснул, перед мысленным взором то вертелась фигура из треугольников, то возникало лицо кузины – строгое, веселое, серьезное и насмешливое. Оно заставило собрать все силы, выбраться из ввалежника и снова ползти через снег, оставляя за собой широкую утрамбованную полосу, которую тут же заметала поземка.

Силы быстро кончались, обмерзшая кожа ощущалась сплошным покровом боли, и Олег удивился, как до сих пор еще может хоть как-то двигаться. И хотя смерть была рядом, она никак не могла сделать последний удар.

«Нет никакой смерти», – зло думал Олег, переползая между сугробами. – «Если я умру, то не смогу подумать, что уже умер. А пока живу, остается надежда. Смерть имеет смысл лишь для тех, кто найдет меня мертвым. Люди боятся скорби близких, а не безмолвия, которого все равно не смогут ощутить».

Он полз и полз, а в мозгу рождались болезненные теории самооправдания и самоуничижения.

«Но мне-то чего бояться? Страшно страдание, предшествующее смерти, а не сама смерть. И чем быстрее смерть, тем короче страдания. Шерстка права, нет смысла бороться за жизнь, когда скорый уход неизбежен, а борьба лишь добавляет страдания. Она меня поймет. Или она не это имела ввиду?»

Он остановился и попробовал растереть лицо снегом – кожа ничего не чувствовала кроме сплошной пульсирующей боли.

– Да она же не это имела ввиду! – прохрипел он вслух. – Не это!

Догадка показалась яркой, как солнце, от нее даже стало немного теплее, словно в организме открылись скрытые до этой секунды резервы.

«Нет смысла искать красивой смерти с крохотным шансом на жизнь, если есть возможность просто пожить еще. Полчаса, час – это не имеет значения. Даже тысяча лет – краткий миг в сравнении с вечностью, что же говорить о десятилетиях отпущенных человеку?»

Он перевернулся на спину и увидел яркие звезды, не затменные светом луны.

«Есть лишь разница, как прожить оставшееся время. Потратить на бег по кругу, на борьбу с заведомо известным исходом, или попробовать осознать уже прожитое, сконцентрировать время если не в действиях, то хотя бы в мыслях. Время ведь чудовищно субьективно, оно определяется в первую очередь количеством сделанного, а когда сделать ничего нельзя, количеством обдуманного».

Бесполезность дальнейших трудов показалась настолько очевидной, что Олег улыбнулся, не обращая внимания на боль вокруг обмороженных губ.

– Не буду больше ползти, – прошептал он в черные небеса. – Зачем оставшееся время превращать в бессмысленное страдание?

«Надо лишь закрыться от ветра», – решил Олег. – «Чтобы он не рвал тело ледяными когтями».