Читать книгу "Парижские тайны. Жизнь артиста - Жан Маре"

От вокзала Сен-Лазар до театра «Амбассадёр» я шел пешком. Это недалеко.

Вдруг слышу, как какой-то человек сказал своей спутнице:

– Посмотри на Жана Маре. Мог бы по крайней мере улыбнуться!

Поскольку я очень мало общался с отцом, у меня не было причины особо горевать, но не было причины и улыбаться. Удивительно, как люди забывают, что актер такой же человек, как и все, что у него могут быть свои заботы, неприятности, огорчения. Так мне и надо: не нужно было безумно любить эту профессию!

Неделю спустя от рака легких умер Анри. В тот день я играл в «Пете и Волке» на благотворительном вечере. Я не мог отказаться. Один критик написал: «Жан Маре был недостаточно жизнерадостен».

Брат как-то признался: «Мне нужно было серьезно заболеть, чтобы узнать, какой ты есть на самом деле». Действительно, Розали старалась нас поссорить, чтобы безраздельно владеть каждым. Для этого она или придумывала, что один сказал про другого, или искажала смысл наших слов. Я всегда помогал брату. И когда он хотел как-то выразить свою признательность, Розали стремилась этому помешать, представляя мою помощь как унизительное подаяние.

Накануне смерти Анри было очень плохо. А Розали утомляла его своими советами и упреками. Не выдержав больше, он попросил дать ему отдохнуть.

Она ушла в ярости. Я догнал ее.

– Сейчас не время обижаться и оставлять его одного, – сказал я. Я предвидел, что Анри не переживет этой ночи, но не мог прямо сказать ей об этом.

– Нет, – ответила она, – раз Анри не желает меня видеть, я ухожу.

Реклама к фильму «Граф Монте-Кристо»

Я не смог ей помешать.

Ночью Анри умер. Я позвонил Розали и попросил ее приехать, сказав, что Анри очень плохо. Она приехала. Я ждал ее у двери. В конце длинной аллеи она остановилась с моей костюмершей Жанной, жившей в домике привратника. Я думал, что Жанна скажет ей о смерти Анри. Поэтому встретил ее так, как если бы она была в курсе случившегося. Но нет, Розали сначала ни о чем не догадалась. Потом вдруг разом осознала все и стала проклинать Бога, как если бы он стоял перед ней. Но ведь, чтобы проклинать Бога, нужно в него верить!

Примерно через месяц со мной захотел встретиться один журналист. Зачем? Я не снимаюсь, значит, это по какому-то вопросу частного характера. Может быть, его интересует целиком сфабрикованная сплетня о том, что я якобы сделал ребенка какой-то бретонской девушке.

Я знал этого журналиста, он славный парень, работал в редакции «Франс-Диманш».

– Я твой двоюродный брат, – заявил он при встрече.

– Мой двоюродный брат?

– Да. Твоим настоящим отцом был мой дядя Эжен Удай.

Эжен Удай, мой крестный, мой ненастоящий дядя. Этот человек может знать это имя, только если ему действительно что-то известно.

– Но это невозможно! Я недавно видел своего отца, я на него похож. Я узнал себя в нем.

– Но Мадлен Удай, которая на пятнадцать лет старше тебя, тоже на тебя похожа. Много лет назад она слышала, как Эжен Удай радостно рассказывал о рождении сына, тебя. К тому же Эжен Удай обожал твою мать, твоя мать тоже его обожала. Он хотел развестись и жениться на твоей матери. Чтобы встретиться с ним в Салониках во время войны, куда француженка не имела права приезжать, она отправилась туда с партией проституток. Эжен Удай работал в Министерстве внутренних дел. От сотрудников этого министерства требовалась безупречность во всем, особенно в частной жизни. Руководство грозилось арестовать твою мать как шпионку и уволить его самого, если он пойдет на развод. Твоя мать не хотела портить карьеру своему возлюбленному и оставила его.

Неужели вся моя жизнь будет похожа на плохой бульварный роман? На следующий день я должен был обедать с матерью и решил расспросить ее обо всем. Я рассказал Розали всю эту историю.

– Так я сын Эжена Удая или нет?

Она смотрела на меня свысока, улыбающаяся, торжествующая:

– Конечно, да. Именно поэтому мне было так смешно, когда ты повез меня в Шербур. Альфред не мог иметь детей.

– Анри тоже не его сын?

– Нет.

В ее глазах, в ее тоне была такая радость, что я усомнился, правду ли она говорит. Может быть, это был способ уничтожить память о моем отце, господине Маре?

Я решил повидать господина Эрве, друга отца, с которым мы уже однажды встречались в Динаре, когда я снимался в «Целителе». Это было незадолго до нашего неудачного телефонного разговора с новым владельцем ветеринарной клиники, бывшей клиники моего отца.

Господин Эрве хотел сблизить нас с отцом и прислал мне письмо, на которое получил от меня ответ, прерывающий всякие дальнейшие отношения. Я объяснил, что это, наверное, мать написала моим почерком, который она прекрасно имитировала, так же, как и мою подпись, и что его письма я никогда не получал.

Он показал оба письма. Его:

«Месье, я имел удовольствие встретиться с вами в прошлом году в отеле “Прентанье” в Динаре, где вы снимались в одной из сцен “Целителя”.

Я с радостью воспользовался возможностью поговорить с вами о вашем отце, с которым мы были хорошими друзьями в 1914–1915 годах. Впрочем, я давно знал о вашем родстве. С тронувшей меня деликатностью вы рассказали об обстоятельствах, разлучивших вас.

Вернувшись в Париж, я получил письмо от вашего отца. Я почувствовал глубокую печаль, осознав личную драму, глубину которой он скрывает и о которой он, по-видимому, так много говорил только со мной.

Не буду вдаваться в подробности его воспоминаний, скажу только, что он показывал мне документы и фотографии. Ваши портреты в разных ролях можно было в то время видеть на стенах домов вашего родного города, и он смотрел на них, скрывая волнение.

Я с трудом сдерживался, чтобы не написать вам раньше.

Вы изображали, и с большим успехом, драматические ситуации. Эта – еще более драматическая, и мне хотелось бы, чтобы вы привели ее к счастливой развязке.

Надеюсь, что не слишком надоел вам изложением весьма неясной ситуации, которую вы, хотя бы частично, можете прояснить. Вы знамениты, и по праву. Я не хочу, чтобы вы думали, будто ваша известность побудила меня написать это письмо.

У вас есть брат, о нем, как и о вас, помнит и грустит ваш отец. Но он стареет, он одинок.

Примите уверения…»

А вот мое письмо, вернее, то, которое моя мать написала, подделав мой почерк и подписавшись моим именем.

«Месье!

Хотя у меня очень мало времени, я не хочу задерживаться с ответом, которого Вы, кажется, с нетерпением ждете.

Благодарю Вас за любезное письмо и руководившие Вами добрые намерения. Но я считаю, что семейные драмы и междоусобные войны касаются только заинтересованных и никогда посредников, которые всегда снисходительны и пристрастны по отношению к исповедующейся стороне.