Читать книгу "Правила крови - Барбара Вайн"

Известно, что Генри начал писать эту книгу. На первом этапе, в конце XIX и в начале XX века, он отмечал в дневнике: «Работал над “Историей”, существенно продвинулся» и «Закончил шесть глав “Истории”». Но к 1903 году подобного рода записи больше не появлялись. Неизвестно даже, каким должно было стать полное название книги. «История болезней крови»? «История гемофилии»? Время от времени он принимал пациентов, изредка читал лекции. Его имя указывалось среди авторов раздела о гемофилии многотомного труда «Сокровища человеческой наследственности», который в медицинских кругах носит название «Баллок и Филдс», по имени его главных вдохновителей, хотя этот труд был опубликован через три года после смерти Генри. Но его работа была закончена, и, по всей видимости, он считал, что жизнь тоже.

В тот год, когда умер Коуч, а Генри исполнилось семьдесят, его старшая дочь, 21-летняя Элизабет, обвенчалась с Джеймсом Бартлеттом Киркфордом в церкви Св. Марка на Гамильтон-террас. Генри присутствовал при венчании. Краткая запись в его дневнике в субботу, в июне месяце: «Выдал Э. замуж». Муж увез Элизабет в Йоркшир. Мэри, Хелена и Клара по-прежнему жили дома; Клара училась в школе в Сент-Джонс-Вуд. Старший сын и наследник Александр тоже ходил в школу, в подготовительную школу в Эркли, после которой его отдадут в Харроу, но Джордж был больным мальчиком, и его здоровье не позволяло посещать школу. Каждый день к нему приезжал наставник по имени мистер Бэквит, преподавал ему латынь и математику, а мадемуазель Парент учила французскому. Генри, который старался как можно меньше бывать дома, когда дочери были маленькими, теперь почти не выходил. Похоже, что Джордж все свободное от занятий время проводил с отцом.

Обильным источником информации о жизни семьи служили письма, которыми обменивались Элизабет Киркфорд и ее сестра Мэри Нантер. На протяжении многих лет они писали друг другу раз в месяц, хотя в переписке случались и перерывы: в частности, летом 1910-го, а затем в 1917 и в 1919 годах. Однако в августе 1910 года Мэри упоминает о «твоем июньском письме», а в декабре 1917-го — о жалобах Элизабет на «коклюш Ванессы» несколькими месяцами раньше, хотя этих писем не сохранилось. Отсутствует также корреспонденция с мая по август 1910 года и с сентября по ноябрь 1917-го. Еще один перерыв был в 1919-м — за тот год сохранилось только по одному письму от каждой женщины. Разумеется, письма могли потеряться. Нет никаких причин предполагать, что их уничтожили намеренно. Сохранившаяся корреспонденция, отправленная до смерти Генри, показывает подробную картину жизни в Эйнсуорт-Хаусе, а также некоторые детали замужества Элизабет. Джеймс Киркфорд хромал. По всей видимости, у него одна нога была немного короче другой. Поэтому его не призвали в армию во время Первой мировой. «Я никогда не думала, что буду рада инвалидности бедного Джеймса, но теперь испытываю благодарность судьбе, — пишет Элизабет. — Конечно, он переживает, особенно после того, как какая-то скотина прислала ему белое перо». Четырьмя годами раньше она родила сына.

Я мучилась два дня и ужасно боялась, но, наконец, он родился, и мои страдания не настолько велики, что лишили меня желания подарить ему брата или сестру. Джеймс хочет, чтобы ребенку дали его имя, и я согласна, но первым именем должно быть Кеннет. Это модно, но стыдиться своего имени ему никогда не придется.

К тому времени Генри уже год как не было в живых. В 1907-м и в начале 1908 года Мэри пишет о плохом здоровье отца. Она называет это «недомоганием».

Думаю, даже сам папа не знает, что с ним. Это недомогание, которое невозможно определить. Иногда он страдает от несильных болей в груди и левой руке, что указывает на непорядки с сердцем; по крайней мере, он так говорит.

На Рождество 1907 года она пишет сестре:

Мы будем скучать по тебе, но все понимают, что ты должна провести праздники с родными Джеймса. У нас нет гостей, и мы никуда не ходим. Похоже, бедного папу ничего не интересует — если не считать Джорджа. Все свои часы бодрствования он проводит с мальчиком, по большей части читает вслух, что Джорджу очень нравится, хотя с четырехлетнего возраста он прекрасно может читать сам. Мой брат очень страдает, а по ночам иногда так кричит, что кровь стынет в жилах, будит весь дом. Папа заказал доставку сюда льда и часами прикладывает свежие пакеты. Похоже, готов на все…

А вот февральское письмо:

Они играют в необычные игры. Их последняя выдумка — считать, сколько раз то или иное слово встречается в пьесах Шекспира. Например, «зеленый» или «молоко» в «Макбете»! Джордж обожает эту игру и утверждает, что обнаружит в одной из пьес тайный код. Он такой умный ребенок, какими не были ни мы, ни уж точно Александр.

Джордж умер в июле 1908 года. Для его отца это был удар невиданной силы. Мэри пишет:

Это ужасно для всех нас, но хуже всего для бедного папы. Мама всегда такая флегматичная, или скажем, чтобы не обижать ее, «философски настроенная». Похоже, ничто не может надолго опечалить ее. Я невольно задаю себе вопрос: как отреагировал бы папа на смерть кого-то из нас. Думаю, совсем иначе. Кто станет отрицать, что Джордж был единственным из его детей, которого он хоть немного любил? В начале девяностых ты тяжело заболела скарлатиной. Мне было всего пять, но я очень хорошо помню, что папа к тебе почти не подходил, утверждая, что боится заразиться, хотя сам переболел этой болезнью. Когда мы с мамой пришли сказать ему, что ты вне опасности, он едва поднял голову от книги.

Довольно жестоко сообщать такое сестре, если она раньше не знала о черствости отца. Генри умер в 1909 году, через полгода после Джорджа. «От разбитого сердца», — предполагает Элизабет в письме к сестре. Мэри категорически не согласна.

Если причиной смерти отца (она больше не называет его папой) и было разбитое сердце, то разбило его не горе, а сердечная болезнь. Что бы ни говорила мама, я убеждена, что у него был сердечный приступ вскоре после смерти Джорджа. Во всяком случае, она нашла его лежащим на диване в кабинете; он прижимал ладони к левому боку, а его лицо было странного, пурпурного цвета.

Еще один удар, в январе следующего года, убил Генри. «Таймс» напечатала пространный и льстивый некролог, а принцесса Беатрис прислала свои соболезнования. Большую часть имущества Генри завещал сыну Александру, ставшему лордом Нантером. Исключения составляли небольшие деньги, обеспечивавшие постоянный доход его незамужним дочерям, а также пожизненное право его вдовы на Эйнсуорт-Хаус и приличная сумма страховки. Эдит поставила на его могиле надгробие, где предусмотрела место для своего имени. Надпись обычная: «Генри Александр, барон Нантер, кавалер ордена Бани, возлюбленный муж Эдит, родился 9 февраля 1936, умер 20 января 1909 года. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут»[58]. Думаю, я теперь достаточно хорошо знаю свою прабабку и понимаю, какая ирония заключена в этих словах. Ее муж был врачом, так что обращение к этой заповеди блаженства вполне уместно.

Напротив главных ворот кладбища остались две или три террасы с коттеджами. Они и еще пара больших домов — вот и все, что сохранилось с той поры и может дать представление, как выглядел район Кенсал Грин, когда здесь похоронили Генри. Но даже тогда тесные улицы предместья были полны магазинов, многие из которых теперь закрыты, а их витрины заколочены досками. Можно пройти всю Харроу-роуд, от Паддингтона до Харлсдена, и не увидеть — за исключением мясной лавки с очередью у двери — ни одного магазина, куда бы захотелось зайти, уже не говоря о том, чтобы что-то купить. Район стал заброшенным, почти опасным: на тротуарах мусор и жевательная резинка, здания уродливые или облезлые, все стены на соседней станции метро расписаны граффити красного, желтого и синего цвета. Живущие здесь люди предпочли бы поселиться почти в любом другом месте, и на их мрачных лицах читается недовольство. Летом кладбище — это тихая зеленая гавань, но теперь за высокой стеной дрожат голые ветки, и кажется, что за ней откроется тюремный двор.