Читать книгу "Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов"

Юка молчала. Он вдруг схватил её за плечо и, встряхнув, требовательно произнёс:

— Так! Что это такое?!

Если бы он её не трогал, то мог бы остаться целым, невредимым и живым.

От его прикосновения она вздрогнула — судорога (как удар током) проскочила от копчика к лопаткам. Целую секунду ему казалось, что она отворачивается от него. Как только эта секунда закончилась, она распрямилась как пружина и ударила его локтем в лицо. Из-за того что злость и ненависть застилали её глаза, Юка не попала ни в нос, ни в подбородок. Удар вышел смазанным и пришёлся по губам, которые моментально лопнули в нескольких местах. Просто Игорь схватился за лицо. Потом посмотрел на свои окровавленные руки и с каким-то невнятным урчанием кинулся к Юке.

В сверкающей дверце холодильника отразилась вспышка молнии: какой-то металлический предмет в её руке поймал отблеск потолочного светильника за мгновение до встречи с лицом Игоря Реймера.

— Пить что-нибудь будете?

За окнами быстрые серые тени. Непрерывный ритмичный шум вокруг. Позвякивание. Мир плавно покачивается.

— Будете что-нибудь пить?

— А? — девушка, одиноко сидящая за столиком в вагоне ресторане, вздрагивает и поворачивается: наконец-то поняла, что официантка обращается к ней.

— Вы пить что-нибудь будете? — терпеливо повторяет стоящая у стола грузная женщина с блокнотом.

— Пить?

Пить.

Юка знала, как выглядит алкоголь и что он может делать с людьми. Юка видела, как могут выглядеть люди, пьющие его, и что они — эти люди — могут делать с другими людьми. Она много что повидала за свои двадцать три года, много чего сделала — даже убила человека — а вот алкоголя и глотка не попробовала.

Вилка вошла в череп Игоря Реймера сквозь правый глаз с негромким звуком. Звуком, при воспоминании о котором, судорога раз за разом скручивала мышцы спины, проскакивая от копчика к лопаткам и спустя полсекунды — высыпая мурашками за уши.

Он умер, корчась на полу и издавая звуки гораздо страшнее, но Юку передёргивало при воспоминании о чавкнувшем глазе, принимающем в себя четыре блестящих зубца.

Он умирал на полу, а она дрожащими пальцами расстёгивала его портфель. Одним рывком (фххх!) выдернула пачку наличных из пухлого чёрного портмоне. Сунула, неаккуратно сминая холодными пальцами, пригоршню сухо шелестящих купюр в карман куртки. Выбежала через дверь чёрного хода на задний двор. Мимо пустого бассейна, засыпанного снегом, рывком подтянувшись, перемахнула через калитку. Пробежала по узкому переулку и оказалась на соседней улице.

На далёком перекрёстке стоял, ожидая зелёного сине-белый троллейбус. Она, выпуская клубы пара изо рта, посмотрела в другую сторону, сразу же вскинула руку: на противоположной стороне тормознула красная «копейка». Юка, мелко перебирая ногами и два раза чуть не упав, перебежала укатанную в лёд дорогу.

Плюхнулась на сидение. Повернулась к усатому деду в кепке:

— Стаханов… вокзал…

— Это Алмазное, чтоль?

— Да.

— Сто!

— Как скажете… — ей казалось, что всё происходит слишком медленно.

— Ну, поехали… — дед снял машину с «ручника», и они действительно поехали.

Он, поминутно чертыхаясь и кляня дороговизну на хорошую зимнюю резину, умудрялся задавать своей пассажирке какие-то вопросы. Но, видя, что каждый такой вопрос растворяется в воздухе без ответа, успокоился и включил радио.

Минут сорок выбирались из города. Потом больше часа ехали по трассе мимо каких-то маленьких городков и посёлков. Долго плелись вдоль огромного завода, трубы которого упирались в низкие и быстрые серые тучи.

Она не замечала этого. Она невидяще смотрела в боковое стекло, отвернув от водителя своё лицо.

Она ничего не видела и не слышала вокруг.

Юка была в ступоре.

В астральной каталепсии.

В вакууме.

Она бежит — это инстинкт.

Она бежит не перепуганным белковым организмом в никуда. Она знает куда бежит — это навык. Она боится, но не делает глупостей: это и инстинкт, и навык одновременно.

Она знает свой болевой порог. Она знает, что сейчас в шоке. Лёгком ли, тяжёлом — пока не поняла. Знает, что это пройдёт.

Она никак не поймёт, что это за странное ощущение: словно кто-то кричит ей изо всех сил в уши, а она слышит только слабый шёпот. Словно кто-то лупит в полупрозрачную ледяную стену кулаками, а она ощущает только слабую вибрацию. Словно кто-то огромными глазами хочет высмотреть её там — среди инстинктов и навыков. Высмотреть, достучаться, докричаться. Юка расшифровывает это, как:

Что ты делаешь??? Что ты делаешь, Юля??? Что ты делаешь???

Я — ЮКА! — говорит она, повышая свой внутренний голос.

Я! ЮКА! — кричит она внутренняя, заткнув уши изнутри.

Я!!! ЮКА!!! — рычит она, отгораживаясь бронированной стеной от полупрозрачного льда. От мечущейся за ним тени. От крика-шёпота. От огромных глаз. Она отгораживается стеной от всего, что ей сейчас мешает.

Ей нужны инстинкты и навыки.

Навыки и инстинкты.

Больше ничего.

Она суёт деду обещанные «сто» одной хрустящей бумажкой.

— Спасибо, — говорит водила таким тоном, словно до последнего не верил в то, что Юка заплатит.

— На здоровье… — вполголоса буркает она, выбираясь из машины.

Она неожиданно очень (до боли в мочевом пузыре) хочет писать. Вбегает в станционный туалет — воняющее замёрзшим дерьмом и мочой кирпичное строение. Рассадник циститов и простатитов. Юка в тонкой, но тёплой курточке с капюшоном и в джинсах. Она пытается расстегнуть ширинку и вдруг понимает, что на ней всё ещё надет кухонный фартук Реймеров: красный, клеёнчатый кусок ткани с петлёй под голову и «липучками» на пояснице. С тремя белыми пингвинами и буквами «I LOVE MY HOME». Идеально выкроенный и удобный. И торчащий сейчас из под куртки. Словно Юка напялила красную юбку поверх штанов. Она быстро снимает фартук через голову и, свернув его пополам, скатывает затем в тонкую колбаску. Пихает получившееся в покрытое жёлтым льдом очко. Наконец садится и с облегчением писает. Потом, не выходя из туалета и непрерывно куря, ждёт первый попавшийся поезд.

Когда его, наконец, объявляют, когда говорят, на какой путь он прибывает и сколько будет стоять, — Юка бросает под ноги пустую пачку.

Она ждёт, когда поезд полностью остановится. Видит, как проводники открывают двери вагонов — и только тогда, чувствуя, как кончики ушей прижимаются к затылку, — покидает своё укрытие и пересекает открытое пространство до платформы № 2.

Рейс из одной столицы в другую. Народу много — высыпали в станционные ларьки за пивом и просто покурить. Тех, кто пытается впихнуться в плацкарты и купе с разнокалиберным багажом, — тоже хватает. Юка быстро идёт вдоль состава и подходит ко всем проводникам подряд. Договаривается в пятом по счёту плацкартном вагоне. Ей достаётся боковое верхнее. Когда поезд трогается, она заходит в туалет и, закрывшись, снимает с себя куртку и шерстяную кофту на молнии. Под ними — поясная сумка поверх чёрной футболки. Даже скорее широкий пояс с карманами. Такой узкий, что под облегающей кофтой его не заметно. Это — весь её багаж, который всегда с ней. Она быстро проверяет самый большой карман на молнии — паспорт. В соседнем — тонкая пачка денег. Юка быстро пересчитывает мятый комок из кармана куртки. Вращая на животе сумку-пояс, распихивает большинство купюр по маленьким карманчикам. Оставшиеся засовывает во все карманы джинсов. Она моет руки, тяжело глядя на себя в зеркало и выискивая следы паники в мышцах лица и выражении глаз. Потом надевает кофту и застёгивает её до подбородка. Распустив свои чёрные волосы, едва достигающие плеч, заново утягивает их резинкой в тугой хвост. Вернувшись на место, бросает куртку на свою полку.