Читать книгу "Мальчик, который упал на Землю - Кэти Летт"

– Тебе, я думаю, стоит обратиться к терапевту, Люсинда.

В путаных моих мыслях возникает высокомерная Ла–я, с этим ее визгливым тире. Ага – то, что доктор прописал.

Сипит дверь, и в реанимацию влетает моя мама. На моей обычно кокетливой родительнице разномастные туфли, одна леопардовая, другая бархатная синяя, волосы во все стороны, не накрашена. Цветастый наряд, помятый от беспокойства, висит на ней, как паруса в штиль.

– Милая моя, милая, ну что же ты не позвонила?! – Она стискивает меня в объятиях и раскачивается минут пять, не меньше, а потом вдруг замечает Веронику, прищуривается и обливает ее презрением.

– Я пришла предложить слова утешения.

Мама выдергивает страницу из книги Фиби по стервозности:

– Ну, раз уж мы в больнице, может, зарезервируем время под вас и пересадим вам совесть? А может, и донор позвоночника для вашего трусливого сынка найдется.

Лед в ее голосе вымораживает беседу. Поднявшись на ноги, моя медоточивая безмозглая бывшая свекровь выдавливает улыбку, но глаза у нее горят негодованием.

– Я все передам Джереми и буду регулярно приезжать. Это мой долг как заботливой бабушки, – выбрехивает она и царственно затворяет за собой двери.

Мама держит Мерлина за руки, плачет.

– Слезные прокладки сносились вместе с остальной сантехникой. Я вся подтекаю, – говорит она, пытаясь взять себя в руки.

Следом появляется Фиби – прямо из аэропорта, в съехавших от спешки чулках. Война меж ними позабыта, и мама обнимает обеих дочерей.

– Лишь женскому сердцу известна слепая преданность матери своим детям, – выговаривает она, и мы все ревем, сбившись в кучу.

Слезы выплаканы, нам остается только сделать вдох-выдох – и ждать. День ползет мимо. Когда я в следующий раз выглядываю в окно, небо уже потемнело, как огромный синяк. Воздух пропитывается серостью. Он почти твердый. Неразличимое время спустя из чавкающего внешнего мира прибывает Арчи, приносит с собой сырой грибной дух дождя. Снимает промокшую верхнюю одежду и почти с нежностью укладывает ее на батарею. И молча усаживается рядом с нами. Уборщица оглядывает нас без всякого интереса, нимало не заботясь о том, что нас всех размозжило горем.

День перетекает в ночь – и растет в нас, как опухоль, осторожное принятие того, что ожидание может затянуться невесть на сколько. Я смутно догадываюсь о расписании дежурств, которое учредили мои близкие. В следующие несколько дней они приезжают и уезжают, мама искушает меня хоть иногда что-нибудь есть, Арчи перебирает струны на гитаре – что-то из «Битлз», «Пинк Флойд» и Боба Дилана, песни, которые всегда нравились Мерлину, Фиби расчесывает мне волосы.

А я просто сижу у постели, читаю ему, разговариваю с ним и велю ему выкарабкаться обратно, вернуться в сознание, призываю лучи света пролезть к нему в череп. Я держу его бережно, словно он из хрусталя. Я всматриваюсь в него – при блеске звезд ли, в солнечных волнах ли, и блики света скользят по его прекрасному лицу, как сны.

И вдруг, как в библейской драме, туман рассеивается. Как в Самом Расхожем Сценарии на Свете. Будь это диккенсовский роман, мы бы обнаружили сейчас, что у Мерлина есть тайный покровитель и он оставил ему все свое состояние. Будь это разговорное шоу в стиле Опры, нам бы принесли только что изобретенное лекарство под названием «Мерлинова припарка». Но в действительности все просто – он просто приходит в себя. Мой сын всего лишь угодил в десять процентов тех, кто успешно выбирается из комы.

Когда веки начинают подрагивать, мне кажется, что я галлюцинирую. Палату кренит набок, все будто сползает в сторону улицы. Разлепляется глаз. Мой сын смотрит на меня – и улыбается своей дурашливой улыбкой. Я ощупываю взглядом его лицо.

– Ты как? – спрашивает он хрипло.

В жизни не слышала более осмысленного вопроса. Я киваю так яростно, что удивительно, почему голова не отваливается и не укатывается в коридор.

– Я хорошо! Я отлично!

Нет, не изобретено подходящее случаю прилагательное, и приходится довольствоваться громогласным счастливым воплем. Никакого разнообразия шумовых эффектов, доступных моему существу, не хватит, и я мечтаю быть кукабарой, чтобы крякать от радости: мой сын пробудился. Рыдая, я вцепляюсь в него, как потерпевший крушение – за дельфиний плавник.

Мерлин отталкивает меня:

– Фу! Без мелодрам! Что за улыбка! Все матери, что ли, хотят, чтоб их сыновья опять были малышами, или только у тебя так?

Я держу у его губ бутылку с водой, он пьет, а я рассказываю неверным голосом, что произошло – авария, кома...

– Так я что, плод собственного воображения? – спрашивает вдруг Мерлин.

Уверив его в обратном, я пробую объяснить еще что-то – о врачах, о больнице, – а сама неотрывно ищу в его лице признаки поражения мозга.

Он вновь перебивает меня:

– Я ведь донор органов, да?

– Ну да, – пожимаю я плечами.

– Если бы я умер, со стороны совершенно чужих людей было бы так мило – отдать почти всех себя, чтобы мои органы жили дальше, правда?

Меня затопляет восторг. С моим ненормальным Мерлином все нормально. Никто не задул его свет. Я хохочу до упаду, и моим рукам тепло у него на плечах. Несмотря на поломанные ребра, он обнимает меня с травмоопасным энтузиазмом. Все как у нас заведено – его объятие, как обычно, требует нескольких недель физиотерапии, думаю я в полном удовольствии, в кои-то веки желая быть раздавленной.

Я словно заново родилась, словно только что обнаружила: Земля вращается вокруг Солнца, а Луна подчиняет себе приливы. Вокруг постели бурлят медсестры, все проверяют и замеряют и зовут еще людей, чтоб те позвали еще кого-то. Но мне надо лишь одного – целовать его в золотую голову.

– Может, позвоним кому-нибудь из ваших? – спрашивает та же медсестра, которая принимала нас несколько бесконечных, чудовищных дней назад.

Я собралась было сказать «нет» – что нет никого, только мы с Мерлином. Но задумалась. Потому что это неправда. Есть еще мама, Фиби, Арчи... Да, блин, я так счастлива, что готова позвонить той тетке в бордель.

Мама возвращается из кафетерия с двумя чашками горячего чаю. Сначала она смеется недоверчиво, а потом – вовсю, облегченно и влюбленно. Чай проливается на пол, она ерошит Мерлину волосы.

– Слава богу, ты в порядке. Я тут собираюсь в Аргентину, учиться танго, – добавляет она между восторженными всхлипами. – А потом – в Колумбию, восстанавливать популяцию бабочек.

– Еще бы, мама, – смеюсь я.

– Я тут подумала. Может, ты, Мерлин, хочешь со мной? Когда выздоровеешь?

Южная Америка? Столица мировых наркокартелей? Первая моя реакция – прижать его к себе, защитить. Но пуповина растягивается так, что аж звенит.

– Если хочешь, езжай, конечно, – говорю я сыну. – Это твоя жизнь.