Читать книгу "Усобники - Борис Тумасов"

То так, Даниил, да не совсем. Он ведь и подручных себе сыщет. Сам зришь кого.

И то верно, но, ежели что, обнажим сабли.

На том и разъехались.

И вспомнилось Даниилу, как однажды по осени, когда лист уже привял и начал осыпаться, он собрался на охоту. Но приехал в Москву великий князь Владимирский Дмитрий. По пути в свой любимый Переяславль-Залссский завернул. Даниил брату не слишком возрадовался: чуял, жаловаться начнет на Андрея.

Так и случилось. Едва облобызались, как Дмитрий завел:

Я, брат, поплакаться к тебе. Сызнова Андрей козни творит. Сколь терпеть?

Тогда он, Даниил, Дмитрию не посочувствовал, сам обиду на великого князя таил. Эвон, Московский удел в черном теле держит. Нет бы деревенек от богатого Переяславского княжества прирезать…

В тот день они с великим князем засиделись. Уж он, Даниил, как ни убеждал Дмитрия, что Андрей не великого княжества алчет, а правды: почто отец ему Городецкий нищенский удел отвел?

Однако он, Даниил, Дмитрия не убедил, и тот покинул Москву в обиде на Андрея…

Теперь, когда сам Андрей великим князем сел, он княжество Переяславское замысливает на себя взять, Московский удел обидеть.

* * *

Нет, не таким теперь видится Даниилу браг, великий князь Дмитрий. Он обид князьям не чинил и жалость к люду питал. Вспомнилось московскому князю, как после первого ордынского набега, когда Андрей навел татар на Русь, Дмитрий бежал в Мещерские края. Возвратившись в Переяславль-Залесский на пожарище и увидев слезы мужиков и баб, услышав рассказы об угнанных в плен, князь Дмитрий выгреб все золото и серебро, какое у него имелось, созвал своих бояр и сказал им:

Зрите, на что обрекли татары Русь. Андрей, брат мой, в том повинен. Стон и плач в земле нашей. Поспешайте, бояре, несите в Берендеево все, кто чем богат. Нет гривен, давайте рухлядь, кожи. Мы поскачем вдогонку за уходящей ордой, выкупим полон.

Великий князь Дмитрий так и поступил. Он настиг татар на переправе через Оку, отдал им все, что собрал, и вернул пленных домой…

* * *

На удивление прохладно встретила Дарья Олексу. Почему? И сама не поняла. А ведь как мечтала и ласку ему выказать, и угостить знатно. Еще собиралась назвать Олексу мужем…

Гридин даже решил, что не мил он Дарье. Ел нехотя, разговор не вязался. А когда стал прощаться, Дарья даже не проводила к калитке.

Закрылась дверь за Олексой, а Дарья ойкнула, на лавку опустилась и, положив голову на столешницу, запричитала вполголоса:

Натворила ты, Дарья, бед, потеряла головушку. Оттолкнула судьбу свою, любимого. Ну как не придет он к тебе более, забудет?..

А Олекса дорогой гадал, сожалея: чем же не угодил он Дарье? И решил: завтра пойдет к ней, спросит…

Но наутро, едва заря зарделась, Олексу растолкал боярин Стодол. Вскочил гридин, спросонья не сообразит, А боярин ему наказ дает:

Немедля поскачешь в Тверь, к князю Михаилу Ярославичу, с грамотой от князя московского.

Олекса наспех перехватил хлеба с куском вареного мяса вепря, коня оседлал, из Кремля выехал. И такое у него было желание хоть на минутку к Дарье завернуть, но пересилил себя, взял путь на Тверь. Мысленно прикинул: коли удача будет, в неделю туда-сюда обернется, тогда и Дарью повидает…

Малоезженая, поросшая блеклой, высохшей травой, дорога брала на северо-запад. По сторонам часто виднелись латки золотистого жнивья, иногда близко от дороги встречались избы смердов с постройками и копенками свежего сена, огородами, обнесенными жердями от дикого зверя.

Деревеньки в три-четыре избы. И повсюду стоял стук цепок. То на плотно убитых токах, под крытыми навесами, смерды обмолачивали снопы пшеницы.

Когда Олекса с гусляром бродили по миру и ночевали в деревнях, во время обмолота дед брал в руки цеп и вместе с мужиками обивал колосья, а Олекса с бабами и ребятней подносили снопы, на ветру провеивали зерно, и мучная пыль висела над током.

Отдыхал гридин в деревеньке, в самом верховье Клязьмы-реки. Деревенька совсем малая, двудворка: в одной избе старик со старухой и молодайка с тремя детишками живут, в другой мужик лет за тридцать с женой и отроковицами-погодками, девками горластыми, драчливыми.

Старуха угостила гридина хлебом из муки свежего помола, холодным молоком и медом, добытым, как поведала хозяйка, в ближних лесных бортях.

Влез Олекса на сеновал. Душисто пахло сушеным разнотравьем, весенним цветеньем, будто и не зима на носу. Спал как убитый, ночь мгновением пролетела. Пробудился гридин от гомона: то хозяева уже суетились на току. А когда Олекса выехал из деревеньки, его далеко сопровождал перестук цепов.

К обеду Олекса сделал привал на берегу озера, поросшего камышом и кугой. Два паренька варили на костре раков, зазвали гридина:

Поди к нам, воин, раков поешь.

Один из парней слил из казана воду, высьгпал на траву красных, паривших раков, промолвил:

Раков тут, в камышах, тьма.

Поедим, наловим домой, — добавил второй.

Изба-то где? — спросил Олекса.

Вон, вишь поворот, там деревня наша.

В обмолот — и за раками?

Управились. Хлеб ноне у нас скудный.

Олекса поел, поблагодарил мальчишек, вскочил в седло. Конь с места взял в рысь.

По правую руку, верстах в двадцати, остался Дмитров, городок Переяславской земли, ныне княжества Московского. Олекса не бывал прежде нив Дмитрове, ни в Переяславле, но, став дружинником князя Даниила, он надеялся непременно повидать эти города.

Гридин перевел коня на шаг, запел вполголоса. Скорее замурлыкал. А песня была о любимой, о ней мечтал и хотел видеть своей женой. В песне не было склада, ее придумал сам Олекса, но ведь пел он о ней, о Дарье…

Минуя курган, сотня за сотней, тысяча за тысячей следовали тумены. За первым прошел второй, третий…

Потрясатель вселенной учил: монгол, посягнувший на великого хана, царя царей, не должен дышать. Тохта чтил закон Ясы, боготворил величайших Чингиса и Батыя, а себя мнил им подобным. Он говорил: «Темник Ногай не хан, я наступлю на горло возмутившемуся и непокорному».

На совете темников Егудай сказал:

Ногай был храбрым темником, но, возомнив себя ханом, он потерял разум. Ты, мой повелитель, ведешь на Ногая двадцать туменов, и горе постигнет Ногайскую Орду, а сам Ногай приползет к тебе, великий хан, как побитая собака ползет на брюхе к своему хозяину…

Тохта сам ведет войско, потому как ему хочется насладиться унижением Ногая. Тохта вырежет всех темников, жен Ногая отдаст Егудаю, а остатки орды хана поселит у моря, где ей будут грозить касоги.

Тохта поманил темника:

Егудай, ты пошлешь верных людей, они пустят слух, что три тумена пойдут вдогонку за улусом Ногая.