Читать книгу "Бегуны - Ольга Токарчук"

Они стоят в кухне, рядом. Куницкий режет петрушку. Ему не хочется начинать все сначала, но он не может удержаться. Чувствует, как слова подступают к горлу, он уже не в состоянии их сглатывать. Итак, в который уже раз:

— Ну так что произошло?

Она отвечает усталым голосом, подчеркивая интонацией, что уже сто раз это говорила, что он зануда и тиран:

— Пожалуйста, объясняю заново: мне стало нехорошо, я, видимо, отравилась, я же тебе говорила.

Но так легко он не сдается:

— Ты не чувствовала себя плохо, когда выходила из машины.

— Да, но потом мне стало нехорошо, да, нехорошо, — повторяет она удовлетворенно. — Наверное, я на секунду потеряла сознание, малыш заплакал, и я очнулась. Он испугался, я тоже испугалась. Мы пошли к машине, но из-за этого всего перепутали направление.

— Куда вы пошли? В Вис?

— Да, в Вис. Нет, я не знаю, в Вис или нет, откуда я могла знать. Если бы я знала, то вернулась бы, я же тебе тысячу раз говорила, — жена повышает голос. — Когда я поняла, что заблудилась, мы присели отдохнуть в лесочке, и малыш уснул, а я все еще плохо себя чувствовала…

Куницкий знает, что она лжет. Он режет петрушку, не поднимая глаз от доски, и говорит замогильным голосом:

— Никакого лесочка там не было.

Жена почти кричит:

— Был!

— Нет, не было. Были отдельные оливковые деревья и виноградники. Какой еще лесочек?

Наступает молчание, а потом она вдруг произносит очень серьезно:

— Ну хорошо. Ты обо всем догадался. Молодец. Нас похитили инопланетяне, они проводили над нами эксперименты и вживили чипы, вот сюда, — она приподнимает волосы и показывает затылок, взгляд ее холоден.

Куницкий игнорирует эту иронию.

— Ладно, рассказывай дальше.

Она говорит:

— Я нашла каменный домик. Мы заснули, стемнело…

— Так быстро? А весь день, куда он подевался? Что ты делала весь день?

Она продолжает свое:

— …А наутро нам все это даже понравилось. Я подумала: ты немного поволнуешься — хоть вспомнишь о нашем существовании. Что-то вроде шоковой терапии. Мы ели виноград и купались…

— Три дня без еды?

— Я же говорю — мы ели виноград.

— А пили что? — допытывается Куницкий.

Тогда она морщится:

— Морскую воду.

— Почему бы тебе просто не сказать правду?

— Это правда.

Куницкий старательно режет мясистые стебельки.

— Ну хорошо, а дальше что было?

— Ничего. В конце концов мы вернулись на шоссе и остановили машину, и водитель подвез нас…

— Три дня прошло!

— Ну и что?

Он бросает нож на петрушку. Доска падает на пол.

— Ты вообще понимаешь, что́ устроила? Вас с вертолетом искали. Весь остров на ноги подняли!

— Ну и зря. Бывает, что люди ненадолго исчезают, разве нет? Нечего было поднимать панику. Считай, что я потеряла сознание, а потом пришла в себя.

— Да что случилось, черт возьми? Что с тобой происходит? Объясни!

— Нечего тут объяснять. Я сказала тебе правду, но ты не хочешь слушать.

Она кричит, но потом понижает голос:

— Скажи, а ты что думаешь? Ты решил, что было — что́?

Но Куницкий молчит. Они обсуждают это уже не первый раз. Похоже, обоим надоело.

Порой, прислонившись к стене и прищурившись, жена начинает над ним издеваться:

— Подъехал автобус с альфонсами, меня увезли в бордель. Малыша держали на балконе на хлебе и воде. За три дня я обслужила шестьдесят клиентов.

Тогда Куницкий вцепляется в столешницу, едва удерживаясь, чтобы ее не ударить.

Он никогда не задумывался и не беспокоился о том, что не помнит отдельных дней. Не знает, что делал в такой-то понедельник, даже в последний, предпоследний… Не знает, чем занимался позавчера. Он пытается вспомнить четверг перед отъездом из Виса — тщетно. Впрочем, как следует сосредоточившись, он все же припоминает, как они шли по тропинке, под подошвами шуршали и крошились кустики сухой травы. Вспоминает низкую каменную ограду — наверное, только потому, что там они увидели змею. Она уползла. Жена велела ему взять малыша на руки. Так что дальше, в горку, Куницкий его нес, а она сорвала листик какого-то растения, растерла в пальцах и сказала: рута. Тогда он вспомнил, что все здесь ею пахнет, этой травкой, даже ракия — хорваты кладут в бутылку целые веточки. Но как они возвращались домой и что делали вечером, он сказать уже не может. И других вечеров не помнит. Ничего не помнит, все прошло мимо. А если чего-то не помнишь, значит этого и не было.

Детали, значение деталей: раньше он не воспринимал их всерьез. Теперь Куницкий уверен, что, если выстроить их в четкую логическую цепочку — причина плюс следствие, — все разъяснится. Надо будет спокойно сесть, взять бумагу — лучше всего большой лист, самого большого формата, у него в офисе как раз есть подходящий, от бандероли с книгами, — и все расписать по пунктам. Где-то ведь есть эта правда…

Итак, он вскрывает бандероль — разрезает пластиковые ленты, вынимает книги не глядя, кладет стопкой. Очередной бестселлер, фиг с ним. Вытаскивает серую бумагу и разглаживает на столе. Огромное, чуть помятое, серое пространство пугает его. Черным фломастером Куницкий пишет: граница. Там они поругались. А может, надо вспомнить то, что было до отъезда? Да нет, хватит и границы. Вероятно, он подал паспорт в окно машины. Это было между Словенией и Хорватией. Потом он вспоминает, как они ехали по шоссе через обезлюдевшие деревни. Каменные дома без крыш, со следами пожаров или взрывов. Явные признаки войны. Заросшие поля, сухая бесплодная земля, не знающая заботливой руки. Ее хозяев изгнали прочь. Умершие тропки. Сжатые челюсти. Ничего не происходит, совершенно ничего, это и есть ад. Они едут на машине, молча разглядывая этот ошеломляющий пейзаж. Но про жену Куницкий ничего не помнит — она сидела слишком близко, рядом. Не помнит, останавливались они там или нет. Ах да, заправлялись на какой-то маленькой бензоколонке. Кажется, купили мороженое. Еще он помнит погоду — было душно. Небо, словно залитое молоком.

Работа у Куницкого хорошая. Он сам себе хозяин. Куницкий — торговый представитель крупного столичного издательства, то есть он продает книги. В городе у него есть несколько точек, в которые он время от времени наведывается — что-нибудь рекламирует, рекомендует новинки, соблазняет скидками.

Он подъезжает к маленькому книжному магазину на окраине и достает из багажника заказанные книги. На вывеске значится «Книжный магазин. Писчебумажные товары»: магазин слишком мал, чтобы иметь имя, — впрочем, лучше всего раскупаются как раз тетради и учебники. Книги Куницкий привез в пластиковом ящике — справочники, два экземпляра шестого тома энциклопедии, воспоминания знаменитого актера и последний бестселлер с ничего не говорящим названием «Созвездия», аж три экземпляра. Надо будет почитать. Куницкого угощают кофе, домашним кексом, его тут любят. Запивая кекс кофе, Куницкий показывает новый каталог издательства. Вот это хорошо продается, говорит он. И они послушно заказывают. Такая у него работа. Перед уходом он еще покупает календарь со скидкой.