Читать книгу "Незримое, или Тайная жизнь Кэт Морли - Кэтрин Уэбб"

— Распутство? Какое еще распутство? — Эстер силится держать себя в руках, опускается рядом с ним на корточки, пытаясь понять по его лицу, о чем он.

Его лицо близко, взгляд потемнел от мыслей, прочесть которые она не в силах. На ее глаза наворачиваются слезы, горячие и едкие.

— Берти, умоляю. Объясни, — просит она.

Альберт смотрит на нее сверху вниз и улыбается кроткой печальной улыбкой.

— Ну конечно же ты не понимаешь. Ты воплощение женских добродетелей, — произносит он. Эстер тоже улыбается, радуясь хотя бы тому, что ссора, вызванная ее непрошеными ласками, кажется, позабыта. — Вечером я пошел с полицейскими в игорный притон Тэтчема, снискавший дурную славу. Я пошел, чтобы убедить людей оставить стезю греха, отказаться от безбожного времяпрепровождения… Я пытался объяснить, какой вред они наносят самим себе, всем нам… всему человечеству!

— Но… но при чем здесь Кэт?

— Кэт? Кто такая Кэт?

— Наша горничная, Берти. Ты сказал, что горничную необходимо уволить…

— Да! Она всенепременно должна уйти! Она была там, Этти, была там и бежала, как крыса, когда ворвалась полиция и разворошила это гнездо… Я ее видел! Я ее узнал!

— Должно быть, ты ошибаешься, Берти… Зачем, ради всего святого, Кэт идти в Тэтчем, в игорный зал? Не может быть, чтобы там была она, она находилась наверху, в своей постели, я уверена!

— Нет, ты не можешь быть уверена. Я видел ее, Эстер. Она лжет, играет и, без сомнения, распутничает…

— Ты наверняка ошибаешься, — настаивает Эстер.

— Я хочу, чтобы она ушла. Она погубит всех нас.

— Нет, Альберт! На этот раз ты должен послушать меня, пожалуйста. Ты ошибаешься. Она хорошая девушка! Она столько работает…

— До чего мы докатились — уже моя собственная жена сомневается в правдивости моих слов, — произносит Альберт холодно. — Вызови ее и спроси сама. Спроси ее, и мы посмотрим, как глубоко пустила корни ее порочность!

Эстер застает Кэт, когда та застилает хозяйскую кровать свежими простынями, грязные свернуты в узел у двери. Эстер перешагивает через них, внезапно ощущая, что ее ноги налились свинцом, а язык как будто одеревенел. Она слабо улыбается, когда Кэт смотрит на нее, и замечает темные круги под глазами девушки, замечает, что ее туфли, хотя и старательно вычищенные, все равно выглядят грязными, пропыленными.

— Прошу прощения, мадам. Я сейчас закончу, но, если хотите, я сделаю это позже, — спокойно произносит Кэт.

— Нет-нет, Кэт. Все в порядке. На самом деле… я хотела спросить вас о другом, — с неохотой начинает Эстер.

Кэт широко раскидывает руки, и чистая простыня расстилается, медленно и с отменной точностью оказываясь на нужном месте. Она пару раз одергивает ее, а затем распрямляется и поворачивается к Эстер с выражением такой спокойной решимости на лице, что Эстер знает ответ, еще не задав вопроса.

— Так это правда? Вчера вечером вы были в Тэтчеме? Играли? Мой муж говорит, что видел вас… — Она умолкает, удивляясь тому, насколько натянуты ее нервы, и понимая, что хочет, чтобы все это оказалось ошибкой.

— Он видел меня там, это правда. Однако я не играла, мадам, — отвечает Кэт, глядя прямо на Эстер и даже не дрогнув: снова этот ее обескураживающий темный взгляд.

— О Кэт, как вы могли? Как… как же вы вообще там оказались?

— Взяла на время велосипед викария. Я уже брала его много раз, — сообщает Кэт, решительно вздергивая подбородок, словно предлагая Эстер укорить ее.

Эстер смотрит, ошеломленная, смотрит долго, пока Кэт не заговаривает снова.

— Полагаю, я могу быть свободна? — спрашивает она, и, хотя решимость не покидает ее, голос немного дрожит.

— Не знаю… я не знаю. Если викарию станет известно, что вы брали его велосипед… Вы делали так много раз? — выдыхает Эстер. — Но зачем? Когда же вы спите?

— Я тяжело засыпаю, мадам. После тюрьмы… я почти не сплю. И вы не говорили, что мне запрещено покидать дом с наступлением ночи. Мне никогда этого не запрещали! Все, чего я хотела, — ощутить вкус жизни за этими четырьмя стенами. Разве это преступление?

— Нет-нет, Кэт, не преступление! Но это неприлично! Подобные заведения в Тэтчеме, к тому же в такой поздний час, — неподходящее место для одинокой молодой женщины! С вами могло случиться что угодно! Люди могли подумать о вас самое худшее! Так нельзя, Кэт! Я никогда не говорила об этом, поскольку мне и в голову не приходило, что об этом нужно говорить! И вы знаете, что у меня есть право запретить вам подобные вещи! — Невольно голос Эстер становится все выше и выше, она не в силах с ним совладать.

— Я была там вовсе не одна, — бормочет Кэт.

— И с кем же вы туда пошли? Уж точно не с Софи Белл… — Эстер осекается, когда до нее доходит смысл слов Кэт. — Вы хотите сказать… у вас есть поклонник? — спрашивает она.

Кэт ничего не отвечает, однако в ее глазах загорается огонек какого-то чувства.

— Понятно, — произносит Эстер тихо.

Неужели именно это она и наблюдала во дворе? Размолвку двух влюбленных? Она смотрит в окно на зеленую массу далеких деревьев. Птицы поют, как и обычно. Воздух сухой и свежий, однако дом вдруг оказывается где-то далеко, в стороне от всего. Или, может быть, это она, Эстер, отстранена от всего. Разлучена со всеми вещами, которые, как ей казалось, она хорошо знает.

— Но, — слабо нащупывает она путь к спасению, — вы были там не для того, чтобы играть? Вчера вечером?

— Нет, мадам. Я не играла.

В комнате наступает тишина, пылинки, поднятые разостланными простынями, медленно оседают, одна за другой, на отполированную поверхность мебели. Эстер сплетает пальцы и некоторое время изучает их, она слышит дыхание Кэт, частое и неглубокое, словно у загнанного в угол животного, готового драться.

— Так что же, мне собирать вещи? — спрашивает Кэт наконец.

Эстер качает головой.

— Я должна… поговорить об этом с мужем. Я верю, что в глубине души вы хорошая, Кэт, я верю в это. Если вы останетесь, я вынуждена буду просить, чтобы эти посещения города прекратились. Возможно, вы сможете прогуливаться с вашим… другом по воскресеньям, когда у вас выходной. Но вы не должны больше посещать общественные заведения в городе, вам запрещено убегать из дому по ночам. Могу ли я пообещать это мужу от вашего имени? — спрашивает Эстер, и голос ее дрожит.

Взгляд Кэт на мгновение смягчается, рот сжимается в тонкую горестную черту, однако, когда она отвечает, голос ее звучит решительно:

— Нет, мадам. Этого я обещать не могу.

Эстер замирает на верхней площадке лестницы, прежде чем спуститься к Альберту. Она протягивает руку, чтобы взяться за перила, и видит, что рука у нее дрожит. Все ее тело дрожит. Внезапно оказалось, что мир перестал быть простым, как раньше; теперь она почти ничего не понимает. Она знает, что должна рассердиться на Кэт, но почему-то не сердится. Она потрясена, взволнована, и она… Не завидует же она горничной, в самом деле? Неужели от зависти этот ком в горле, от зависти нестерпимо хочется оказаться в объятиях Альберта? Она не сердится. Она испугана. Сглотнув, она начинает спускаться и сознает, что медлила не без причины. Ей необходимо время, чтобы обдумать доводы, найти способ убедить Альберта оставить Кэт. Мысль о ее уходе, о новой перемене в привычном укладе, о новом поражении оказывается невыносимой.