Читать книгу "Джунгар. Обитель духа - Ольга Погодина"

Вообще неразбериха вначале была жуткая. В голову процессии устремились сразу человек сто – сто пятьдесят. Сгрудились позади хана, локтями друг друга отпихивать не стеснялись. Темрик, правда, только улыбался в усы. Илуге видел – хан поставил его в числе десятки воинов, которые создавали прослойку между ним и его женой, и семьями его дочерей, за которыми, не отступая ни на шаг, следовала дружина. На этот раз и Илуге уловил острый дух соперничества, что шел от Тулуя. В том, как тот старался оттеснить остальных. Как рассчитанным, нарочито картинным движением поднял коня на дыбы, разворачиваясь к идущим вслед главам родов, помахал рукой, словно герой, отправляющийся на последнюю битву.

Теперь взгляд Тулуя сверлил ему спину между лопатками. Они ехали почти вплотную, и в их молчании не было совершенно ничего умиротворенного, что подобает, когда едешь молить о милосердии небесных тэнгэринов.

Онхотой ехал рядом с ханом на своей пегой лошадке впереди, два его помощника, справа, вровень с ними. Жена – слева, на полкорпуса позади.

Янира и Баргузен тоже решили ехать. Но чтобы не рисковать вызвать чью-то зависть или недовольство, скромно заняли место в самом хвосте процессии, рядом с возами, на которых везли войлоки, шесты, угощение, гнали жертвенных животных.

День выдался теплый и ветреный, как и все последние. Должно быть, шаман подгадал на оттепель – в трескучий мороз, какие, бывает, ударяют в степи в это время, столь долгое путешествие было бы куда менее веселым. А так – разномастная толпа людей, неповоротливых в своих обширных зимних одеждах, текла вперед говорливо и весело.

До места добрались к полудню: на небольшом, идеально круглом холме стоял врытый в землю каменный истукан, окруженный большими валунами, покрытыми ржавыми пятнами засохшей крови и жира – следами жертвоприношений.

Онхотой, хан и его помощники начали подниматься, остальные разъехались в обе стороны, образовывая вокруг холма живую цепочку. Илуге попал в первый ряд и чувствовал, что люди за его спиной образуют еще, наверное, три живых кольца. Четверо молодцев, даже не запыхавшись, мчали вверх жертвенных овец и вели белого коня – такого следует принести в жертву богу войны.

Онхотой поднял руки, и толпа замерла. Его помощники ударили в бубны и трещотки, и люди двинулись по кругу – каждый круг в сторону, противоположную предыдущему, подобно живому морю. Низко загудели рога.

Илуге почувствовал дыхание магии, ползущее сверху, оттуда, где шаман начинает свою пляску. Да, Хэсэтэ Боо действительно могуч. Плавный ритм движения завораживал, кони будто бы сами переступали копытами в такт, и от этого и им, и всадникам передавалась глухая дрожь земли под копытами. Казалось, это степь дрожит под звуками бубна.

Онхотой зарезал первую овцу, поклонился на все четыре стороны, побрызгал теплой кровью на камни. Выпил, потом передал большую плоскую чашу хану. Помощники высоко заголосили, их голоса, наложась один на другой, вибрировали в нечетком ритме.

Шаман долил в чашу жидкости из припасенного бурдюка, смешав ее с кровью. Снова отпил. Снова дал хану, затем помощникам. По его знаку зарезали вторую овцу, повторили церемонию. Оба помощника с полными чашами напитка спустились вниз и пошли в разные стороны, обнося людей по кругу.

Когда очередь дошла до Илуге, он тоже сделал свой глоток. Темная, маслянистая жидкость отдавала вкусом ржавчины. Голова слегка закружилась.

«Ты это… полегше… – предупреждающе заметил великий Орхой. – Больше не пей его. И с обычными-то людьми в таком состоянии странные вещи происходят, а уж тут и говорить нечего. Может не то что кошка Эмет – сам Эрлик заявиться. А Господин Асфоделей разбирать не будет – прихлопнет пяткой – и нет обоих во всех трех мирах под семью небесами».

Илуге нехотя признал его правоту. Пока ничего особенного не происходило – разве что очертания предметов стали слегка расплываться. Но когда, обнеся по разу всех присутствующих, помощники пошли по второму кругу, Илуге только сделал вид, что выпил.

К тому моменту, как обнесли последние ряды в третий раз, Онхотой уже впал в транс и кружился с прямо-таки нечеловеческой быстротой, выкрикивая что-то непонятное. Илуге ощутимо хотелось отступить от него подальше – он боялся шамана куда больше, чем всех остальных джунгаров, вместе взятых, сам не зная почему.

Исступление шамана все явственнее передавалось всем присутствующим, ритм хоровода убыстрялся, где-то в толпе время от времени слышались глухие вскрики, вставал на дыбы разгоряченный конь. Наконец, Онхотой остановился, замер – а потом резким движением перерезал уложенному на землю жертвенному коню яремную вену. Кровь окрасила белую шкуру, конь обреченно заржал. Помощники шамана громко закричали и замахали красными лентами, нацепленными на копья. Толпа ответила яростным и радостным воплем, и в какой-то момент Илуге почувствовал, что тоже кричит.

Круги распались. Люди опускались на землю, многие выглядели пьяными или, наоборот, ушедшими в себя. Илуге, повинуясь властному тычку, вместе еще с двумя парнями принялся разжигать костер.

Над костром накинули большое полотнище, землю застлали загодя заготовленным лапником, а поверх накидали привезенных войлоков, и получилась если не юрта, то большой прямоугольный крытый навес, способный вместить не меньше пятидесяти человек. Судя по пятнам копоти и дымным отверстиям, полотнище с грубо намалеванными на нем магическими знаками, символами солнца, луны и других духов, использовалось для таких церемоний не единожды. Посреди войлоков двое юношей ловким движением раскинули узорчатую ленту скатерти и Илуге подивился тому, сколь быстро и слаженно был организован праздник для такого количества людей. Рядом раскидывали шатры поменьше.

Засуетились женщины, доставая припасы. Жена хана, показавшаяся Илуге маленькой и мягкой, уверенной рукой руководила застольем.

На больших кострах рядом жарили жертвенное мясо. На вершину холма потекли паломники с кувшинами и мешками со снедью, чтобы освятить жертвенную пищу. Хан, спустившись, неторопливо и церемонно расцеловывался со знатными сородичами.

Затем он подозвал к себе своего старого друга Угэдэя – кривоногого великана с некрасиво перебитым носом, и тот вместе со своим сыном встал у дверей шатра.

Темрик демонстративно отстегнул пояс с мечом, вынул кинжалы из-за отворотов сапог. И вошел в шатер. Следом ту же процедуру повторил Тулуй, потом Буха. Досмотру подвергались все, даже дочери хана, пришедшие с полными блюдами сыра и лепешек.

«Разумное решение, – отметил Орхой. – На таких празднествах арха льется рекой. А это поможет избежать ненужной крови, если кому-то моча в голову ударит».

Всем им полагалось на этом празднестве сидеть в отведенном им углу, справа от входа, и по знаку Угэдэя менять подносы с мясом, подливать архи и оттаскивать к стенам окончательно охмелевших гостей. Илуге подробно объяснил это Угэдэй еще до начала церемонии.

Это значит, вряд ли он может считать себя участником торжества. О Янире и Баргузене и говорить нечего – даже такой большой шатер всех не вместит. Те, кто не приглашен, вкусят жертвенного мяса и архи прямо у костров, завернут жирные ломти в куски кожи или бересту и отправятся восвояси, чтобы попасть обратно в становище засветло.