Читать книгу "Бумажный Грааль - Джеймс Блэйлок"

С моря налетел ветер, и фанерный Шалтай-Болтай на крыше Беннета торжественно ему помахал, точно подбадривая. Говард помахал в ответ, потом повернулся и пошел назад к Главной, на сей раз внимательно осматривая темный квартал. Через сорок ярдов он остановился в тени кипариса. За домом Беннета имелся еще только один, деревянная хибарка с крохотной верандой и латаной-перелатаной крышей. В домике было темно.

За хибаркой – утесы, сотни ярдов поросшей травой ухабистой пустоши на мысе Мендосино. Дальше виднелись каменистые островки и десятки бухточек вдоль пустынного берега. Но у Говарда не было настроения снова добираться куда-то вплавь, и почему-то мысль о том, что за ним будут гнаться по заброшенным утесам, ему совсем не нравилась, особенно если учесть больную ногу и то, что в этой сухой, по колено траве негде спрятаться.

Почему-то он был уверен: чем-то подобным все и кончится. Захлестнуло дурное предчувствие, что его ожидает отнюдь не приятный светский вечер. В воздухе витало какое-то напряжение, тянуло странным холодом, от которого ему стало не по себе… Хрупкое спокойствие вечера, казалось, вот-вот разобьется, как стекло. Он чувствовал напряженность в порывистой музыке на ветру, видел в луноликой физиономии ухмыляющегося яйцеголового на крыше. Если уж на то пошло, он ощутил это задолго до наступления сумерек, но потрудился убедить себя: мол, это только игра его воображения, мол, он все еще реагирует на то нечто, которое вчера утром в лесу вызвало у него галлюцинации.

Справа от дома миссис Лейми никто не жил: заросшие сорняками участки жались к переулку, перегороженному развороченным автобусом «фольксваген», стоящим на паре бетонных блоков. Боковая дверца у него отсутствовала, старые занавески в окне висели порванные и унылые. Ярдов через пятьдесят стояли с полдесятка домов вдоль упирающейся в кусты ежевики Зеленодольной улицы. Он снова услышал из дома миссис Лейми мужской смех, потом ругательство, произнесенное женским голосом.

Решив, что нет больше смысла рассматривать улицу, Говард покинул свое убежище и направился к двери миссис Лейми, миновав неестественного цвета розы и миску с рыбьей кровью. Он позвонил дважды, чтобы его услышали за всем шумом. Какой толк в робости?

Дверь открыла миссис Лейми, облаченная все в то же красное кимоно с механистическим рисунком. Ее шею обвивало ожерелье из высушенных цветов, вплетенных в цепочку из неплотно скрученных волос. Ее лицо показалось почти отвратительным в свете лампы на веранде, который предательски высветил коросту кричаще ярких пудры и румян и нарисованные карандашом брови. Под кимоно была водолазка, прикрывавшая декольте, но почему-то не маскировавшая ее сходства с некой разновидностью экзотического индюка.

– Надо же! – воскликнула она, хлопая в ладоши. – Это наш Говард!

Разговор в гостиной замер, мужчина и женщина на кухне повернулись в сторону двери. Даже с такого расстояния Говард заметил, как женщина, глянув на мужчину, закатила глаза. Ей было, наверное, тридцать с небольшим, и у нее было постное лицо разведенной, которая слишком много курит и чья жизнь превратилась в единую нескончаемую жалобу. У мужчины было бледное собачье лицо с жидкими усиками, такие бывают у подростков, хотя выглядел он лет на тридцать пять, если не больше. Улыбнувшись женщине, он поднял брови, и они вместе прошли в гостиную, напустив на себя вид людей, которым ничего на свете так не хочется, как познакомиться с Говардом. Переступив порог, Говард подождал, пока миссис Лейми представит собравшихся.

С дивана встал Горноласка. Кожа у него была бледная, как у человека северных широт, где ночь много длиннее дня, и улыбнулся он Говарду, показав безупречные зубы.

– Вы уже знакомы, – констатировала миссис Лейми, помахав рукой между Говардом и Горнолаской, который, любезно кивнув, снова сел, чтобы вернуться к беседе вполголоса. Впрочем, Говарду показалось, что он немного нервничает. Выглядел он как человек, который ждет, что в любой момент завоет пожарная сирена, но пытается вести себя совершенно естественно.

Тот, кто вломился к Джиммерсу, мужчина в парике, слава богу, отсутствовал. Неудачно вышло бы. Вероятно, он все еще за решеткой. Или же, учитывая его подмоченную репутация, миссис Лейми не могла себе позволить пускать его в дом. Остальные двое мужчин в комнате были ему незнакомы. У одного – в черном деловом костюме, с седой всклокоченной гривой – были красные лакированные туфли и такой же ремень. В нем все было кричащим и вульгарным.

Собеседник Горноласки оказался худым, аскетичного вида юнцом лет двадцати с небольшим. Когда ему представили Говарда, он даже глаз не поднял. Свитер у него был совсем не светски повязан на шее плечах. Он курил сигарету через серебряный мундштук, мизинец покачивался у его лица, точно он играл с тенями, показывал нос стене.

Значит, это и есть «салон», подумал Говард, перекладывая трость из одной руки в другую и очень сердечно тряся руку мужчине в лакированных туфлях.

– Это преподобный Уайт, – сказала миссис Лейми. – У преподобного своя программа на радиостанции, вещающей на Сан-Франциско. Настоящий пастырь с собственным приходом. Начал с того, что проповедовал на перекрестке в деловом центре города, а теперь ему принадлежит половина отреставрированных особняков по Хейт-Эшбери.

– Рад познакомиться, – соврал Говард, которому очень хотелось вытереть руки о штаны. Он пытался понять извращенную логику комментария и смысл метаморфозы из уличного проповедника в домовладельца.

– Его приход «Церковь знающего свою выгоду христианина», – сказала миссис Лейми. – И предупреждаю, в споре он могучий оппонент. Он обратит вас, мистер Бартон, как обратил меня.

Мужчина смерил Говарда явно оценивающим взглядом.

– Хромота, мистер Бартон?

– Повредил, когда играл в футбол. Ничего серьезного. Но в холодном климате о себе напоминает.

– Однако ходите вы с палкой. Вы христианин?

– Скорее грешник, – уклонился от ответа Говард.

– Ответ неверный. Вам следует над этим поработать. Не трудитесь все время говорить правду. У вас разовьется заниженная самооценка. Говорите: «Да!» и сразу почувствуете себя на высоте. Если хотите, могу немного подлатать вам ногу, но это потребует от вас истинной веры. Никакой половинчатой ерунды, к которой вы привыкли. Отличная трость. – Он слегка нагнулся, рассматривая палку Грэхема, потом поглядел на Говарда в упор.

– Будьте душкой, Лоуренс, налейте мистеру Бартону шампанского, – сказала миссис Лейми, положив руку на локоть мистера Уайта. – Это прежде всего. Еще успеете прибрать его к рукам.

Миссис Лейми наградила преподобного быстрой улыбкой, призванной заставить его удалиться, и молодой человек с серебряным мундштуком хихикнул. Миссис Лейми повернулась к флиртовавшей на кухне паре, представив мужчину как литературного критика и обозревателя из Сан-Франциско по имени Честертон Касалкин, который благоволил деконструктивизму и не жаловал легкомысленного отношения к книгам. Говард не был уверен, понял ли, что это значит. Женщина оказалась поэтессой с заоблачным уровнем интеллекта.