Читать книгу "Зона отчуждения - Андрей Ливадный"

На некоторое время наступила пауза. Генерал Горнев переваривал полученные новости, и Вадим с Дмитрием успели обменяться напряженными взглядами, — оба понимали, что от реакции исполняющего обязанности командира эскадры зависит сейчас очень многое, — в частности, судьба мирных поселений их родной планеты.

— Слушай сюда, Хански… — внезапно вновь зазвучал голос в коммуникаторе. — Я не в состоянии продержаться на орбите более двух стандартных суток. Эта бесноватая атака перевооруженных шаттлов нанесла крейсерам эскадры огромный урон. Цепь аварий продолжается, но мы не можем остановить главные силовые установки, пока находимся в космосе. Конвойные носители уже буксируют флагман эскадры к точке орбиты, расположенной над космопортом. Я бы с удовольствием вывалил на головы аборигенов парочку орбитальных бомб, но космопорт нужен мне невредимым, понимаешь?

— Так точно, господин генерал… — дрогнувшим голосом ответил капитан Хански.

— Хорошо, что ты осознаешь это. Слушай приказ. — Горнев, видимо, не любил посвящать младших офицеров во все нюансы предполагаемых операций, но в данном случае у него не осталось иного разумного выбора, кроме как подробно проинструктировать капитана. — Оставь поврежденные серв-машины, скинь со своих плеч всю обузу и ускоренным маршем двигайся к столице — Клайфпорту, он обозначен на твоих тактических картах Космопорт расположен южнее, в двадцати километрах от него. Ты должен выйти к стартопосадочным полям не позднее чем через пятнадцать часов — синхронно с посадкой флагмана эскадры, который получил наибольшие повреждения. Сминай любое сопротивление на своем пути, но не останавливайся, пусть за твоей спиной окажутся какие угодно силы противника, — прорывайся вперед, чтобы обеспечить контроль порта в момент посадки.

Генерал Горнев опять на минуту прервал инструктаж, а затем добавил:

— Я послал ультиматум правительству планеты и получил ответ от некоего полковника Шахоева, который представился мне как командующий силами самообороны. Он согласен капитулировать под гарантию того, что мы не станем бомбить города и населенные пункты, но, судя по его уступчивости, он не знает о плачевном состоянии базовых кораблей эскадры. Мы сбили все спутники контроля, но неизвестно, какими наземными силами располагает этот полковник и как он поведет себя, когда увидит покалеченные корабли. Ты ведь должен понимать — во время атмосферного спуска мы будем вынуждены свернуть все огневые установки главного калибра, и прикрывать посадку будут только звенья космических истребителей, которые, как выяснилось, с трудом маневрируют в атмосфере. Так что главным гарантом безопасности кораблей эскадры по-прежнему остается твой серв-батальон. Нам необходимо, чтобы твои машины контролировали порт в течение пятнадцати минут, пока флагман не опустится на опоры. Как только мы коснемся стеклобетона, начнется процесс реактивации свернутых боевых систем. Развернув огневые комплексы главного калибра, я смогу контролировать пространство в радиусе ста пятидесяти километров от корабля, а десантные группы организуют оборону ближних подступов. Но, повторяю, в момент посадки все будет зависеть от твоих машин. Если полковник Шахоев подготовил ловушку, то ты должен обнаружить ее и упредить этого аборигена, нанеся превентивный удар по вероятным силам сопротивления, прежде чем флагман начнет снижение.

— Я понял, — коротко произнес Джон Хански в ответ на длинный монолог командующего.

— Тогда действуй, капитан. Не теряй ни минуты. Продвигайся быстро и по возможности скрытно. Выйдешь на связь, когда будешь в пятидесяти километрах от космопорта, тогда и сведем наши действия в конкретный синхронный план.

— Да, господин генерал… — Хански покосился на Нечаева и Дорохова. Вадим кивнул ему, и капитан завершил фразу: — Я немедленно начинаю движение к космопорту планеты.

* * *

Это была самая длинная ночь в жизни Вадима Нечаева.

Ночь неотложных дел и одновременного перелома чувств, обновления души, если те ошметья, которые оставил жестокий бой от его прежних чаяний, надежд, принципов и привязанностей, можно было по-прежнему называть емким термином «душа»…

Ему думалось, что нет.

Ночная прохлада, упавшая с небес, как будто остудила разум, заставляя хаотичные бессвязные обрывки впечатлений складываться в осознанную и цельную картину произошедшего.

Он понимал, что уже никогда не станет прежним. Все теперь воспринималось иначе, жестче, критичнее, если не сказать — злее. Думая о себе, Вадим не мог сдержать непроизвольной, но надрывной внутренней усмешки. Жизнь жестоко проволокла его сквозь череду смертельных опасностей и вот отпустила теперь изможденного, но живого, заглянувшего в лицо смерти, но избежавшего ее цепких объятий…

Все рушилось. Хотелось хохотать, вспоминая уроки истории в среднеобразовательной школе, часы, посвященные параграфам, повествующим о Зоне Отчуждения, об извращенной и деградировавшей цивилизации юга…

Кого они пытались презирать, вуалируя свое высокомерное отношение обкатанными научными формулировками? Деградация, регресс, мутагенные факторы…

Кем была, например, Яна, отдавшая ему часть своих жизненных сил, возможно, состарившаяся на несколько лет ради его спасения? Разве она не являлась человеком?

Разве Зона Отчуждения — это не синтез двух биосфер?

Разве эти пришельцы с далекой прародины не такие же люди, как прочие обитатели Кьюига, и не повторял ли тот офицер на допросе слова из кьюиганских учебников!

Для землян они все — генетически нечистые особи, мутанты, сохранившие строение тела человека.

Хотелось спросить самого себя: «какой же я мутант?»

Но все перечисленное выше являлось лишь малой толикой вопросов и потрясений, которые узлом сплетались в сознании Вадима.

Он механически решал необходимые в данный момент организационные вопросы, отдавал распоряжения, спорил с Дмитрием по поводу попавших в плен техников Земного Альянса — можно ни доверять им при мелком ремонте поврежденных серв-машин, слушал ручательства Сайкова, а мысли все время сворачивали в одну сторону: ярко вспоминался тот миг, когда онемевший от напряжения палец потянул спусковую скобу автомата, и пули хлестнули, разбрасывая песок, с глухим металлическим звоном прошибая броню, выбивая алые брызги из-под ромбовидных керамлитовых пластин… Перед глазами стояли падающие, как подкошенные снопы, солдаты, тело полковника, отброшенное очередью на несколько метров, рука майора, в агонии царапающая окровавленный песок…

Скольких землян он убил и сколько еще предстоит смертей?

Вадим не испытывал мук совести, — внутри все будто окаменело, он лишь пытался отдать себе отчет: кем стал он и кем являлись люди, вторгшиеся на Кьюиг? Почему они убивали друг друга, испытывая одинаковую ненависть, одинаковый страх, равную боль?

Будут ли тени убитых приходить к нему по ночам?

Вадим чувствовал, что — нет. Он словно замерз изнутри, и это ощущение, когда ты понимаешь, что перестал страшиться, способен идти и убивать дальше, пусть ради великой цели независимости своей планеты… — это чувство ледяной пустоты, предопределенности оказалось на поверку во сто крат хуже панической нервной дрожи и прочих признаков непроходящего стресса, который он испытывал, едва встав на этот путь…