Читать книгу "t - Виктор Пелевин"

Т. не нашёлся, что на это ответить, и лишь кивнул головой.

— Итак, — сказала дама с камелией, — начинаем.

Она негромко хлопнула в ладоши, и в комнате наступила тишина.

Т. решил подойти к делу честно. Зажмурясь, он вгляделся в мерцающую черноту перед глазами. В ней вспыхивали призрачные огни; косо поплыл вниз отпечатавшийся на сетчатке прямоугольник окна.

«Ну и где здесь читатель? Везде, конечно. Всё это на самом деле видит он. И даже эту мою мысль думает он — отчётливее, быть может, чем я сам. С другой стороны, господин в жёлтом галстуке определённо прав — ведь читатель просто смотрит на страницу, да. В этом и заключена функция, делающая его читателем. Чем ещё, спрашивается, ему заниматься? Ну вот, и я тоже просто смотрю… Так, а кто тогда этот „я“, который смотрит? Зачем тогда вообще нужен какой-то „я“, если смотреть может только читатель? Тут загадка. Надо ещё много думать. Или, наоборот, не думать совсем…»

Дама с камелией снова хлопнула в ладоши, и Т. понял, что время медитации истекло.

— Ну, — сказала дама, — кого-нибудь посетили интересные переживания?

Господин в жёлтом галстуке поднял палец.

— Знаете, это не вполне по теме, но я вот что подумал… Читатель неощутим, бестелесен. Подобен собственному отсутствию, пустоте. Так вот, мне пришло в голову: человек — это и есть временное искривление пустоты. Чтобы он родился, папа с мамой вбивают Богу в ум маленький гвоздик, на который ветер времени наматывает всякую дрянь. Проходит лет семьдесят, и организм Бога выталкивает гвоздик к чёртовой матери — вместе со всей налипшей на него дрянью. Это просто защитная реакция, как у нас бывает с занозой в пальце. Никакого человека в строгом смысле никогда не было, было просто что-то вроде стука молотка за стеной, на секунду привлёкшего к себе внимание Господа. Сознание, которое человек считает своим — на самом деле сознание Бога.

— Здесь слово «Бог» лишнее, сказал бы буддист, — заметил лама Джамбон.

— А чаньский буддист сказал бы, что здесь все слова лишние, — добавил молодой человек нигилистического вида, которого Т. видел на лестнице — он сидел рядом с Джамбоном.

— Но в чём тогда смысл рождения? — спросила дама с камелией.

— Наверно, в том, что Читатель хочет на время забыться, — предположил жёлтый галстук. — Ведь именно в этом и состоит смысл чтения — забыть себя на время.

Нигилист энергично помотал головой.

— Я не согласен, — сказал он, — что Абсолют хочет забыть себя. Чтобы забыть себя, надо себя знать, а Абсолют себя не знает. Это Соловьёв утверждал весьма определённо.

— Помилуйте, — всплеснул руками жёлтый галстук, — как же Абсолют может себя не знать?

— А зачем ему себя знать? Это как если бы кто-то сказал про царя царей — какой же он царь, если у него в избе своей коровы нету. Да у него, может, и избы нет.

— В каком смысле избы нет?

— В том, — ответил нигилист, — что у Абсолюта вообще нет никакого «себя», которое можно знать или не знать. Это только у нас с вами под брюхом болтается, батенька. Да и то не у всех.

Жёлтый галстук открыл рот, словно услышал что-то крайне возмутительное, но ничего не сказал.

— Мало того, — продолжал нигилист горячо, — самое непостижимое качество Бога состоит в том, что Бога нет. Только это, батенька, не та вещь, которую крепким университетским умом понимают. Вы думать перестаньте на эту тему, от сургуча своего казённого отмойтесь, тогда, может, увидите одним глазком…

— Господа, — перебила дама с камелией, — прошу вас, не сползайте в вульгарность. Среди нас есть люди, которые здесь впервые — не будем утомлять их этими перепалками. Постараемся сделать нашу встречу более осмысленной. Я предлагаю, чтобы те из нас, кто в настроении, рассказали что-нибудь интересное про Соловьёва — каким его запомнили… Никто не возражает?

Таких в гостиной не нашлось.

— Тогда я начну с себя, — сказала дама. — Многие знают, что Соловьёв мог видеть духовным зрением не только события будущего, но и тексты, которые только ещё будут написаны. Иногда он мог даже цитировать их. Я часто вспоминаю в последние дни один случай… Знаете, когда он заглядывал в будущее, это было незабываемое зрелище. Создавалось впечатление, что он парит под куполом огромной небесной библиотеки, перед какой-то невидимой картотекой, ящики которой открывает взглядом. В такие минуты мне начинало казаться, что я вижу его снизу, а он возносится куда-то, хотя мы по-прежнему лежим… То есть стоим рядом. Он словно бы видел, как соотносятся фрагменты некоего универсального знания, разбитого на доставшиеся разным людям осколки. Он видел эти осколки сквозь время и пространство, и мог складывать их в целое…

— Случай, — напомнил господин с подусниками. — Вы говорили о случае, который часто вспоминаете.

— Да, — сказала дама с камелией, — спасибо. Однажды мы говорили о книгах, и он заметил, что так называемая духовная литература чаще всего бесполезна. А самые удивительные жемчужины спрятаны в совершенно не претендующих на особую духовность книгах. И в доказательство процитировал мне одну книгу будущего русского писателя, почему-то писавшего по-английски. Совсем короткий отрывок, про умирающего человека. Я запомнила сравнение умирающего с узлом, завязанным на струне. Соловьёв так и перевёл — «на струне», хотя там было английское слово string, оно может означать и простую верёвку. Сейчас договорю, и станет понятно… Так вот, умирающий похож на узел, который можно мгновенно распутать, если опознать в узле струну — потому что самый сложный узел состоит просто из её петель и извивов. Если вдуматься, никакого узла вообще нет, есть только струна, принявшая его форму. И когда мы распутаем её, распутанным окажется не только сам узел, но и весь мир…

— Красиво, — сказал кто-то, — а что за писатель?

— Не помню точно, — ответила дама. — Птичья фамилия — не то Филин, не то Алконост. А потом Соловьёв как бы повернулся к другому ящику своей небесной картотеки, заглянул в него, улыбнулся и сказал: физики, которые сейчас роются в животе у атома, в будущем решат, что нет никаких частиц, а есть нечто другое, некая струна, string, по которой проходят волны — вот как по длинной бельевой верёвке, если дёрнуть её за конец. И всё, из чего состоит мир, и даже то, чем он был до своего появления — всё это разные колебания одной и той же струны… И тогда я спросила его — а кто же дёргает за эту струну, чтобы они появились? Он засмеялся и сказал — ну как кто? Ты! Кто же ещё?

— Я не до конца понял, — напряжённо улыбнулся журналист с подусниками.

— Я в то время тоже, — сказала дама с камелией. — Но вы знаете, от этих слов на меня сразу повеяло чем-то удивительным, таким… Словно мы все уже спасены, просто пока про это не знаем. Главное, его слова всегда возвращали надежду. Иногда так бывает — всё плохо-плохо, и у всех мрачно на душе, а потом входит человек с хорошими новостями. Никто ещё не понял, в чём дело, но проходит электрическая волна, что-то передаётся другим, и сразу всё меняется. Вот и он был таким человеком, у которого есть хорошие новости…