Читать книгу "Занимательная механика - Вадим Панов"

— Неплохо?

— Лучше, чем я ожидал.

Гончар, который, в отличие от Волкова, выпил почти целый бокал, развалился в кресле и хозяйским жестом повел рукой.

— Вижу, вам у меня понравилось.

— Большая комната, — улыбнулся в ответ Федор.

— Я люблю спать в маленьких помещениях, но ненавижу в них работать. Люблю простор.

— Это чувствуется.

Схема «радушный хозяин — вежливый гость» не клеилась. Очкарик четко дал понять, что не намерен тратить время на ерунду, и Гончару пришлось согласиться. Он поставил бокал на стол, свел перед грудью пальцы и медленно начал:

— Полагаю, Оружейник…

— Вы надавили на Сардара? — осведомился Волков. В общении с Оружейником он дал слабину, но повторять ошибки не собирался.

— Я, — не стал скрывать Гончар.

— Каким образом?

— Уговорил.

Распространяться на эту тему хозяин квартиры не желал. «Гипноз? Но как он пробрался в камеру?»

— Меня вы тоже способны… э-э… уговорить?

— Нет.

— Неужели?

— Вы отличаетесь от обычных людей.

— Чем?

Гончар долил вина в свой бокал, вновь взял его в руку, но пить не стал, просто грел в ладони.

— Каждому суждено пройти свой путь. Уникальный. Неповторимый. Но далеко не каждый способен отыскать его, найти единственную дорогу, которая наполнит жизнь смыслом. Кто-то ошибается, растрачивая силы там, где ему ничего не добиться, кто-то плывет по течению, выбирая легкий, как ему кажется. путь, который ведет в никуда… А кто-то берется за весла. Сардар плыл, не задумываясь. Вы — гребете. Возможно, вы с самого начала выбрали свой поток, возможно, когда-то вам пришлось плыть против течения или резко менять курс, но суть в том, что вы сумели найти себя, сумели раскрыться. Вы — человек в прямом смысле слова, Федор Александрович, а потому у меня нет власти над вашим разумом.

— Искусник?

— Да. Собиратель Тайн. Человек, способный раскрыть любые секреты. — Гончар помолчал. — Но не стоит обольщаться, Федор Александрович, вы не единственный великий сыщик на планете. Далеко не единственный.

Если он хотел раззадорить Очкарика, то просчитался, Волков спокойно воспринял слова о наличии конкурентов. «Ну, не единственный? Эка невидаль!» Сейчас его занимало другое:

— Я — Собиратель Тайн. А вы, стало быть, Гипнотизер? Или Телепат?

— Не совсем, — покачал головой Гончар. — Я — Гончар. Если вы решили, что это фамилия, то вы ошиблись — это мой псевдоним.

— В чем заключается ваш талант?

— Я вижу душу всего, даже камня.

Во время короткого диалога бокал хозяина вновь опустел. Гончар поставил его на стол, поднялся на ноги и принес маленькую коробку с пластилином.

— Смотрите внимательно, Федор Александрович, я не часто показываю этот фокус.

Сильными пальцами он ловко и быстро размял красную пластинку, сформировал шарик — голову, надел ее на туловище.

— Говорят, что Вселенная возникла из Большого Взрыва, что когда-то давным-давно ничего не было, кроме чудовищно сжатой материи.

— Я слышал, — ответил Волков.

Впрочем, не слишком уверенно.

— Считается, что сначала явилась материя, а уж затем — сознание. Мне подобный тезис кажется странным. Мертвое не в силах родить живое. Скажу больше: мертвое не способно родить даже мертвое. Только живое способно создавать жизнь. Даже из мертвого. Чтобы пробудить душу камня требуется огонь другой души.

У маленькой фигурки появились ручки и ножки. Извлеченной откуда-то иглой Гончар изобразил на голове поделки точки-глазки, черточку-нос и полукруг рта. Затем спрятал фигурку в ладонях, закрыл глаза, не просто закрыл — крепко-крепко зажмурился, а когда убрал руки, человечек сделал неуверенный шаг.

Пару дней назад Волков был бы изумлен, сейчас он взирал на действия Гончара с любопытством, не более. Впрочем, хозяин квартиры не ждал от гостя другой реакции.

— Считается, что вначале было мертвое, — продолжил Гончар, глядя на свое создание. — Чушь! Вначале было живое. Та крошечная пылинка, что породила Вселенную, была жива. Не пылинка и не материя — семечко. А в нем — душа, заполонившая потом Вселенную. В каждом из нас прячется ее часть, разбуди ее, разожги, слейся с Душой Вселенной — вот что значит стать искусником!

Пластилиновый голем освоился, из его движений исчезла неуверенность, теперь он бегал по столу, торопливо изучая мир.

— Красивая теория, — произнес Федор.

— Другой у меня нет, — улыбнулся Гончар.

— И вам верят?

— Они знают, что я прав.

— В том, что каждый искусник прикасается к Высшему Разуму?

— К Душе Вселенной. — Гончар слегка подтолкнул человечка пальцем, отчего тот покатился кувырком. — Как бы смешно это ни звучало, искуснику трудно найти свое место в жизни. Ведь он достиг всего. Оказался НАД вершиной. Но что дальше? Расслабиться? Плюнуть на все? Случалось и такое. Вот только в этом случае человек очень скоро переставал быть искусником. Талант любит труд, тяжелый труд, с мозолями и хрипом в пересохшем горле. Талант питается потом. Не будет пота — уйдет талант. А как заставить себя работать, когда всего добился? И тут появляюсь я и рассказываю, что ты не великий и неповторимый, а обычный, только очень сильный. И над вершиной ты паришь в шумной компании. И являешься частью чего-то такого большого, что даже искуснику не осознать.

— Этакий психоанализ.

— В каком-то роде.

— Кто же делал его до вас? Или искусных психоаналитиков много?

— Искусных психоаналитиков много, но я один. И был всегда.

— И никогда не были обычным человеком?

— Обычных людей не бывает. Есть те, кто по каким-то причинам не раскрыл свой талант.

Это утверждение не противоречило прежним заявлениям. Да и обычной логике обычных людей не противоречило. Искусник — это доведенный до совершенства человек. Поправка: доведенный в одной области.

«Еще одна поправка: абстрактные размышления оставить на потом. Сейчас необходимо вычислить, кто перед тобой сидит!»

— Вы сказали, что были всегда. …

— Это так. Я немного отличаюсь от остальных искусников. Я был всегда и всегда буду. Гончар живет в разных людях и помнит все. Так заведено.

— Вы что, бессмертный?

— Так уж получилось, Федор Александрович, так уж получилось.

Умирают камни и умирают звезды. Высыхают моря, а цветущие земли превращаются в пустыни. Материя слишком хрупка для вечности. Даже для едва уловимой части ее, для мимолетного мгновения.