Читать книгу "Третья тетрадь - Дмитрий Вересов"

– Так вот, – продолжил Григорий, выпив еще стопочку и съев половину порции. – О хороших людях, значится. А начать-то мне, как ни парадоксально, придется с того, что людей я ненавижу. – Дах внутренне даже порадовался – с такими откровенными всегда легче. Колбасник между тем продолжал: – Все люди сволочи, и души у них никакой нет. Если она у кого и есть, так это у собак, и только. И с тех пор, как я это понял, от людей отвернулся, а стал подбирать собак. У вас собаки, как я понимаю, нет.

– Нет. – Данила вспомнил, как хотел когда-то устроить настоящий приют для бездомных собак и как понял, что это невозможно.

– Оно и видно. Сразу по человеку видно. Даже больше скажу – вы и не кошатник, так сказать, нейтральный вы человек, ни злой, ни добрый, ни дневной, ни ночной, как это, кажется, в Апокалипсисе сказано: ни холоден, ни горяч. Жаль. Хоть бы ворону, что ли, держали… Но не в этом дело. Мы, собачники, народ особенный, и не верьте, если говорят, что мы добрые. Нет, мы злые, мы любому горло перегрызем. И нас – тьма. Тот, кто подал бездомному псу кусок, – наш, кто не прогнал из магазина – тоже наш. – Глаза Колбасника засверкали, и Дах понял, что сейчас он разразится изложением своей теории, и это надолго.

– Но все-таки хотелось бы двигаться поближе к интересующей нас обоих теме.

– Ах, да, простите. Так вот, случилась со мной одна маленькая неприятность, и вышел я через наших на одного милиционера, да не простого милиционера, а женщину, полковника и собачницу. – Данила откинулся на спинку и расхохотался. – Что это вы? – обиделся Григорий.

– Я не над вами. Я только над блошиными прыжками фортуны. Вы ведь имеете в виду ту самую даму, что живет в доме с пауками и держит двух собак – Елена Петровна, так?

– Так, – огорошенно согласился Колбасник и тут же прищурился: – А если вы ее знаете, то что же раньше меня не нашли?

– Я вам даже больше скажу, я даже скажу вам сейчас, откуда и про меня у вас информация. Сказать?

– Говорите, – совсем потух Григорий.

– От Бориса Николаевича Наинского, режиссера из погорелого театра. Верно?

– Точно так.

– Вы связываетесь по каким-то своим делам с Еленой Петровной, узнаете осторожненько, нет ли у ней каких знающих людей в антикварном мире, особенно таких, которые занимаются рукописями, и она, за отсутствием таковых, направляет вас к Бобу, как к единственному, вероятно, из ее знакомых, так или иначе связанных с искусством. И эта скотина, ничтоже сумняшеся, дает вам мой телефон да еще и расписывает, какой я знаток собак, рухляди и литературы. Мне он, конечно, по легкомыслию своему и разгильдяйской забывчивости, не сообщает ни слова… Думаю, я не во многом ошибся.

– Да уж, не ошиблись. И до этого места мы с вами худо-бедно добрались. А вот дальше-то, дальше гораздо интереснее.

– Дальше? – откровенно удивился Данила. – Я думал, дальше вы все и расскажете.

– Я? – в свою очередь удивленно воскликнул Григорий. – Что ж мне рассказывать? Вы пришли ко мне в то самое место и про того самого человека спросили. Не знаю уж, как вы на него вышли. Может быть, и это расскажете?

То, что Колбасник начал задавать вопросы, несказанно порадовало Данилу, поскольку инициатива незаметно, но верно переходила в его руки. Тем не менее вдаваться в подробности собственных изысканий, а тем более, странностей Аполлинарии Дах совершенно не собирался, тем более что Григорий явно не имел никакого отношения ни к ее появлению в жизни Данилы, ни к тому, что случилось с ней около Смоленки.

– Честно сказать, на кладбище я оказался совершенно случайно, – просто ответил Данила. – Но что именно вы подразумеваете под «тем самым местом»?

– То, где всё и порушилось, – невозмутимо ответил Колбасник.

Разговор начинал заходить в тупик, и Данила попытался подвести хотя бы какие-то итоги.

– Итак, у вас, как вы намекаете, есть неизвестная науке тетрадь, не в черном коленкоре и не в бордовом сафьяне, кои давно лежат в нужном месте, а в каком-то другом…

– В огненном, кроваво-огненном! – Колбасник восторженно опрокинул еще одну стопку водки и принялся с наслаждением доедать солянку. – Сожгла она меня, прямо…

– Об этом потом. Вы, я понимаю, уже давно носитесь с этой тетрадью, проверяете, перепроверяете, понимаете, что владеете чем-то, как вам кажется, очень ценным, но все еще до сих пор не знаете, что с этим делать.

– Эк у вас все просто! Да меня это душит, сердце жжет! – опять перебил его Колбасник. – Да и не тетрадь это…

– Не тетрадь? – ахнул на весь зал и похолодел Дах. – А что же?

На них стали оборачиваться.

– Обложка одна от тетради.

– Так что же вы городите мне здесь третий час?! – Уже взяв себя в руки и вспомнив, что, может быть, за ними все эти три часа следят, ледяным шепотом потребовал от Колбасника отчета Данила.

Паранойя, конечно! Но по мере общения с хитрым бомжом Даха все упорнее преследовала мысль, что Гриша мог интриговать не его одного и теперь готовит столкновение интересующихся лиц – от Колбасника всего можно ожидать. Ну и атмосфера заведения – точь-вточь «Хрустальный дворец» из «Преступления и наказания» – поневоле вносила настроение настороженное, тревожное, вполне раскольниковское…

– Однако не просто обложка, в ней два листочка последние всетаки сохранились, – мелко подхихикивая, проговорил Черняк.

Дах вытер со лба холодный пот.

– Хорошо. Продолжаю. Вы выходите на меня, опять проверяете и перепроверяете…

– А как там Ивановка? – снова перебил Колбасник, и Дах с трудом сдержался, чтобы не крикнуть ему: «Заткнись! Не твое дело!»

– Нет практически Ивановки, остов один, – зло бросил он.

– А ведь когда я там был, еще кое-где штукатурка на стенах светилась, и розы вовсю цвели, в шестьдесят пятом-то.

Пораженный нелепым совпадением пребывания Колбасника на мызе со своим годом рождения, Данила не сразу спросил:

– А вы-то зачем туда поехали? – Не может же быть, что открывшееся ему там в наркотическом полубреду являлось еще кому бы то ни было другому! Это абсурд!

– Но вы же поехали – значит, что-то там есть… – Григорий вздохнул. – …Или хочется, чтобы было. Писала же о ней Елена Андреевна, царствие ей небесное, и умно писала, по мне – так лучше всех. – И Колбасник, мелькнув на мгновение своими гнилыми зубами, перекрестился, будто Елена Андреевна умерла совсем недавно, а не сто с лишним лет назад.

Данила внутренне последовал его примеру, но совсем по другому поводу: значит, ничего Колбасник там не узнал.

– Однако вернемся к теме. Итак, в конце концов, нечто, скорее всего, ваша интуиция убедила вас, что я не мошенник, а человек вполне компетентный, и вы решились со мной встретиться и?..

– Хотите, чтоб я сразу про денежки? – как-то весь сник Колбасник, и лицо его стало вновь землистым и безжизненным. Он демонстративно отодвинул недоеденную солянку, налил полную рюмку, выпил, затем выпил еще одну и нехорошо, исподлобья посмотрел на Даха. – А душа моя, значит, вам неинтересна? Неинтересна, значит, никому душа Григория Черняка, моториста торгового флота! – выкрикнул он на весь зал, и официанты напряглись. – Хрен с ней, с душой! Но ведь тебе, ничтожный ты жук-точильщик, – обратился он уже прямо к Даниле, – и то неинтересно, как и откуда тетрадочка эта огненная у меня образовалась, тебе бы только куш сорвать!