Читать книгу "Игрушка Двуликого - Василий Горъ"

– Я готов. Начинай…

Арл недовольно поджал губы, взялся за сухое и чересчур горячее запястье Меченого, ощутил кончиками пальцев биение жил и нехотя произнес фразу, погружающую парня в белый сон[226]:

– Элмао-коданна-рэй…

Как ни странно, фраза подействовала с первого раза: не прошло и минуты, как дыхание Крома стало тише, а биение жил – реже и слабее. И жрец, зябко поежившись и устремив невидящий взгляд на статую Двуликого, стоящую в углу комнаты, негромко приказал:

– Расскажи про свой первый Шаг…

…Несмотря на короткие, рубленые фразы и практически полное отсутствие каких-либо описаний, давнее прошлое Меченого представлялось не менее ярко, чем свое – Арл слышал хриплое дыхание ломящейся сквозь лес девчушки и крики ее преследователей, видел обрывки платья, мелькающие между стволами, и глумливые усмешки на лицах порядком подвыпивших мужчин, чувствовал ужас первой и похотливую радость вторых. Поэтому описание этого Шага он не прослушал, а прожил. Вместе с Кромом метнулся наперерез беглянке, сбил с ног почти поймавшего ее парня и угостил оплеухой его товарища. А через мгновение, увидев, что в их руках появляются ножи, понял, что это – первое испытание, ниспосланное ему Двуликим.

Второй Шаг, прыжок в прорубь за ухнувшей туда старухой, показался Арлу менее ярким, чем первый, зато третий заставил забыть о том, что этот кусок прошлого – не его, и вынудил прокусить губу от дикого, опаляющего душу бешенства.

…Короткий вскрик, донесшийся откуда-то с полуночи, заставил Крома отдернуть руки от рдеющих углей почти прогоревшего костра, вскочить на ноги и вглядеться в непроницаемо-черную стену Харрарского леса.

Крик повторился снова. А следом за ним послышался приглушенный расстоянием многоголосый гогот.

Посох прыгнул в руки сам собой, а уже через мгновение щеку Крома царапнула невидимая в темноте ветка…

…С каждым шагом по ночному лесу крики несчастного становились все громче и громче и в какой-то момент начали заглушать даже хруст снега, проминаемого сапогами Меченого. Кром прикрыл лицо рукой и еще ускорил шаг. Как оказалось, не зря – буквально через пару минут, когда между деревьев замелькали первые сполохи костра, до него донесся чей-то угрожающий рык:

– Ну чего, не передумал?

Ответа того, кому был адресован этот вопрос, Кром не услышал. Зато чуть не оглох от многообещающего рева того, кто рычал:

– Миха, оставь в покое парня и займись ребенком!

Еще десяток шагов по сугробам – и тишину разорвало сначала негромкое хныканье, а затем чье-то полупридушенное мычание.

– Не трогать? Да ты че, правда?

Короткая пауза, во время которой Кром вынужденно стоял на месте, – и до него донесся новый рык:

– Миха, а девка точно евойная?

– Н-не знаю, ща проверим…

Ребенок ойкнул и заверещал. Да так, что у Меченого оборвалось сердце.

– Миха, большой-то зачем? Она ж не воин!

– Что отрезалось – то отрезалось… – буркнуло с поляны, а через миг Кром уже несся вперед не разбирая дороги…

…Меченый шел по своему Пути, следуя не столько его Слову, сколько Духу – не вмешивался в драки и дуэли, не реагировал на оскорбления и на проклятия, зато не боялся защищать даже тех, кто оказывался в руках вейнарских воронов:

– …Двадцать плетей! Немедленно! И еще на две десятины – в руку[227]Маране Кривозубихе… – равнодушно посмотрев на сгорбленного старика, затравленно взирающего на скамью для наказаний, объявил десятник[228]. И, забыв про его существование, вперил взгляд в молодящуюся тетку, то и дело утирающую со лба капельки пота: – А тебе чего, Силька?

– За что его? – негромко поинтересовался Кром у стоящего впереди мужика.

– За дело, вестимо… – словоохотливо затараторил тот, затем оглянулся и, вытаращив глаза, принялся чертить в воздухе один отвращающий знак за другим.

Впрочем, стоило Бездушному сдвинуть брови к переносице и качнуться вперед, как черный сообразил, что от него ждут ответа на заданный вопрос:

– В первой десятине третьего жолтеня Гнат увел у Кривозубихи четырех курей…

– С чего вы взяли, что это был он?

– А хто? – удивился мордастый. – Евойная халупа прям за ейным домом…

– И это – все доказательства?

– Дык больше ж некому!!!

– Навет это, Не… э-э-э… Идущий! – шумно дохнули в спину. – Кривозубиха – свояченица Артама. Вот он и лютует…

– Ясно… – угрюмо буркнул Меченый, протиснулся сквозь толпу, подошел к десятнику и хмуро поинтересовался: – Слышь, ворон, а ты вообще слышал про Право Крови?

Артам, явно не привыкший к такому обращению, пошел пятнами.

– Че ты сказал?

– Двадцать плетей и четыре десятины в руке пострадавшего – это слишком много даже за доказанную кражу…

– Ты хто такой? – взбеленился десятник. – Я те…

– Рот закрой… – нехорошо прищурившись, процедил Меченый. – Ты – слуга ЗАКОНА. Одно слово любому лису – и ты окажешься на виселице…

Правда, таких случаев было немного – спеша побыстрее пройти свой Путь, Кром если и вылезал из очередных трущоб, то только для того, чтобы перебраться в соседний город или пройтись по дорогам, на которых объявились лесовики.

Кстати, такую помощь он Шагом не считал. Как, впрочем, и убийства тех, кто покушался на его здоровье или жизнь, – отправив очередных нападавших в Небытие, он забивался в какую-нибудь щель, зализывал раны, если таковые были, а потом продолжал свои скитания.

Само собой, такое самоотверженное следование Пути не могло не привлечь внимания Бога-Отступника – зарубки после двадцатого Испытания, посылаемые Меченому, стали все сложнее и сложнее: двадцать второй Шаг, во время которого Кром, вызволяя пропавшего ребенка, умудрился вырезать целый лагерь лесовиков, чуть было не закончился его гибелью – глава Пепельного братства Энейр, обозленный уничтожением своих людей, отправил за ним две полные пятерки. Кром выжил. И даже вернул Серому долг крови. Но сделать следующий Шаг смог только через полгода.

Ну а рассказ об Испытаниях последних трех месяцев жизни Бездушного вверг жреца в состояние, близкое к благоговению – парень, некогда выгоревший дотла, ожил! И не просто ожил, но и научился вкладывать душу в каждый свой Шаг!!!