Читать книгу "Могильщик кукол - Петра Хаммесфар"

Только ее аргументы быстро кончились, когда Эрих привел свои. Во-первых, издержки по размещению в приюте ложились на федеральный бюджет, а не на городскую казну. Таким образом, Эрих мог дальше бесцеремонно ходить козырями. Он и сказал, что чувствует жалость к измученной матери, обладающей далеко не самым крепким здоровьем, что он достоверно знал. Неоднократно он лично выдавал Труде через прилавок различные сердечные пилюли, нитроспрей и средства, понижающие давление. Эрих заметил, что понимает вспыльчивого отца, приходящего в отчаяние из-за дурацких выходок сына. И не в последнюю очередь сочувствует бедному созданию, которое не в состоянии сделать различия между добром и злом, но имеет право на мирную, упорядоченную жизнь за толстыми стенами. И обязанность каждого ответственного гражданина — оградить таких людей от увечий, которые они получают на свободе, в поле, лесу и на лугу, или причиняют себе сами.

Эрих не допускал возможности, что в поле, в лесу и по лугу может бегать кто-то другой. Что касалось слухов о Бруно Клое, говорили, что в основном их распространяет сам Эрих. Но Эрих скорее откусил бы себе язык, чем позволил бы обронить о Бруно хоть одно дурное слово. Бруно мог пожелать взять реванш, и скандал был бы грандиозный.

Эрих Йенсен прекрасно знал, что в октябре 69-го года в саду Герты Франкен Хайнц Люкка предотвратил не насилие, а нечто другое. Антония тоже знала, что в то время Мария с ума сходила по Бруно. И с годами в ее чувствах ничего не изменилось. И потому Антония понимала, что у Марии имеются самые убедительные причины внушать дочери, что Дитер Клой — не самая лучшая для нее компания. А кто бы захотел однажды взять на руки внука, из которого, возможно, получился бы второй Бен?

В течение первых лет брака у Марии были те же трудности, что и у Труды. Сразу забеременеть она не смогла, бродила от врача к врачу, терпеливо проходила всевозможные обследования и всегда слышала только одно: что у нее все в порядке. Эрих же отказался проверить, не заключена ли причина в нем.

Мария предположила, что подобное обследование он прошел позже. Тогда она, правда, была беременна уже во второй раз. Но все закончилось сильными судорогами, обильным кровотечением и вынужденной операцией. А прежде чем у Марии начались судороги, она якобы упала. Антония никогда не верила в это падение.

В подозрении или твердой уверенности Эриха крылась причина строгости по отношению к «его» дочери. У Антонии просто в голове не укладывалось, что взрослый мужчина заставлял молодую девушку расплачиваться за любовные интрижки ее матери. И чего Антония вовсе не понимала, так это почему, вместо того чтобы набрасываться на мужчину, наставившего ему рога, да еще к тому же шантажировавшего его этим, когда после падения в шахту речь зашла об отправке Бена в приют, Эрих ругал слабоумного парня.

Именно Эрих посоветовал Паулю предостеречь «его обеих малышек». И не только после исчезновения Марлены, а еще в июне, когда до его ушей дошло, что Бен дотронулся до Аннеты. «Разве я не говорил вам постоянно, что он еще преподнесет всем неприятный сюрприз? Представь только, что рядом с ней не было бы Альберта Крессманна».

— Тогда бы гарантированно ничего и не случилось, — возразила зятю Антония.

— Только ты так думаешь, — не отступал Эрих. — Он чувствует влечение, как любой другой мужчина, ты не можешь ему в этом отказать.

Антония не хотела отказывать Бену ни в чем. Конечно, он чувствовал влечение. Но когда в «мерседесе» Альберта Крессманна он погладил грудь Аннеты, в то время как Альберт был занят немного ниже, для Бена это было скорее связано с инстинктом подражания. Антония была убеждена, что Бен не стал бы трогать постороннюю девушку. Другое дело — Аннета, которую он хорошо знал, и Альберт, от которого слышал тысячу раз: «Давай же, Бен, сделай это».

Пауль не смел размышлять на такую щекотливую тему.

* * *

Но все это невозможно было объяснить тринадцатилетней девочке, готовой пойти за брата в огонь и воду. Из немногих слов, которые Антония необдуманно произнесла, а еще больше из ее молчания Таня Шлёссер поняла лишь одно: в деревне ищут дурака, на которого можно что-то свалить.

И как Труда, только, разумеется, значительно громче и для убедительности даже притоптывая ногой, Таня заявила:

— Бен неопасен. Можете запереть меня с ним на ключ на целую неделю. И пусть у него будет хоть три ножа, он ничего мне не сделает. И ни одной другой девушке тоже.

— Я знаю, — успокаивающе повторила Антония.

— Нет! Если бы ты знала, то не сказала бы, что мама должна была его запереть. Ничего хуже ты не могла бы ему сделать, чем запереть его. Вы все такие подлые!

Она бросилась из комнаты. Антония хотела ее удержать. На этот раз вмешался Пауль:

— Оставь ее в покое. Ты знаешь, как она к нему привязана. Ей сейчас нелегко.

Паулю тоже было нелегко. В течение всех этих лет сам он ни разу не видел, чтобы Бен причинил кому-нибудь зло, только слышал, что говорили о нем в деревне. В большинстве случаев, услышав очередную сплетню, он только качал головой и думал, что народу необходим козел отпущения. И не важно, кто выступает в этой роли: Вильгельм Альсен, Бруно Клой или Бен. Главное, чтобы под рукой был кто-то, о ком можно болтать всякие гадости и кого можно бояться.

И все-таки теперь для Пауля наступил момент, когда в одной точке сошлись слишком много «если» и «однако». Тени сгустились. Удрученное горем лицо сестры, озлобленное и за эти две недели на несколько лет состарившееся лицо зятя, опустевшая комната племянницы. И несколько дней тому назад, когда он снова призвал младшую дочь проявлять некоторую осторожность, Бритта ответила ему: «Не волнуйся о нас, папа. Когда мы едем в школу, Бен уже ждет нас. Следит, пока мы не доедем до шоссе. И когда возвращаемся, он снова лежит в кукурузе. Как ты думаешь, если бы там однажды кто-то появился, что бы с ним сделал Бен?»

Пауль сильно сомневался, что Бен сможет ударить мужчину, преследующего девушку. В сторожевые псы он никак не годился. Во всяком случае, он позволил Альберту Крессманну себя обругать и прогнать. Из головы никак не выходило кукурузное поле. Бен, обладающий зоркими глазами и чуткими ушами, отмечавшими все, что происходило на проселочных дорогах, лежал там не только утром и днем, но и ночью. Пауль знал об этом. А куда могла побежать девушка, которую выбросили ночью из машины, если ее дядя и тетя жили поблизости? Марлена пошла бы к ним, в этом Пауль не сомневался. При условии, что оба юноши, которых полиции Лоберга пришлось отпустить, сказали правду.

Пауль больше не знал, что ему думать и во что верить. Если бы Бен был на полметра ниже ростом, весил бы на восемьдесят-девяносто фунтов меньше и вместо проклятых ножей, которые не в силах был выпустить из рук, вместо лопаты и бинокля бродил по округе с пластмассовой лопаткой и ведерком, никто не распространял бы о нем слухов.

Деревня искала не козла отпущения. Она искала одну молодую девушку, собственно говоря — двух, а точнее, трех. Но о Свенье Краль не думал никто, а короткий визит Эдит Штерн почти никто не заметил.