Читать книгу "Десятая симфония - Йозеф Гелинек"

— Не может быть, — скептически отозвался Даниэль.

— Просмотри опросы общественного мнения, которые ежегодно публикуют в газетах, — сказал Понтонес. — Увидишь, хуже, чем о судьях, отзываются разве только об уполномоченных по правам человека да о военных.

— Наставят рога да еще и изобьют, — заключила судья.

Они бегло осмотрели верхний этаж, и донья Сусана на минуту остановилась.

— Внизу у меня сауна, которой я почти не пользуюсь, котельная и гараж. Здесь, как видишь, всего две спальни, моя и гостевая, которой обычно пользуется Фелипе, когда остается на ночь, поскольку я могу спать — если иметь в виду сон — только одна.

— Я вот о чем подумал… — сказал Даниэль, который начал ощущать, что с ним обходятся как с возможным покупателем, который осматривает дом перед покупкой. К тому же он заметил, что судья не только показала ему дом, она еще и намекнула на свои отношения с врачом. Но он сдержался и ничего не добавил.

— Вот здесь можно подняться на чердак, — объяснил Понтонес, открывая небольшой люк, из которого выпала раздвижная лестница, какие бывают на кораблях.

Сначала поднялся врач и, протянув руку, помог подняться донье Сусане. Последним влез Даниэль, который, очутившись наверху, почувствовал сильный запах сырости.

Несмотря на то что просторный чердак с покатой крышей был погружен в полумрак, благодаря свету, падавшему в открытое окно, Даниэль различал неясные очертания какого-то высокого предмета, стоявшего посреди чердака. Ему не пришлось гадать, чему именно соответствуют нечеткие контуры, потому что судья тут же зажгла свет.

— Вот и она, — сказала она со своей кривой полуулыбкой, — наша подруга гильотина.

Глава 59

В этот миг Даниэль получил сильный удар по голове. Первое, что он увидел, когда через некоторое время очнулся, — это зловещее треугольное лезвие гильотины в двух с половиной метрах у себя над головой. Те, кто напал на него, положили его на колоду лицом кверху, так, что он все время видел острое лезвие, угрожавшее в любой момент отделить его голову от туловища. Сзади слышались шаги двух человек, затем в поле зрения возник врач со своей характерной седой прядью, еще в момент знакомства напомнившей ему скунса. Понтонес стоял лицом к Даниэлю. Глядя на него снизу вверх, тот видел мелкие острые желтоватые зубы. Кустистые брови с этой позиции казались тяжелыми волосатыми нижними веками, которые беспокойно шевелились.

— Рана у тебя немного кровоточила, — сказал врач. — Признаться, я слишком сильно размахнулся, но мы быстро оказали тебе помощь.

Даниэль хотел ощупать рану на затылке, но обнаружил, что руки связаны у него за спиной.

— Ну и как тебе модель? — продолжил врач, похлопав по вертикальной стойке гильотины. — Я сделал ее сам, своими руками. Как две капли воды похожа на ту, что хранится в музее на озере Донкмеер в Бельгии.

— Что это? — спросил Даниэль. — Зачем вы меня сюда притащили?

— Что это? — повторил судебный врач, сдерживая смех. — Спрашиваешь, что это? Я тебе скажу, когда ты выдашь нам нужные цифры.

— Значит, Матеос был прав! Когда он сегодня утром поделился со мной своими подозрениями, основанными лишь на письмах тридцатилетней давности, я подумал, что он свихнулся, и решил все рассказать донье Сусане. Кстати, где она? Я сейчас же должен с ней поговорить!

Даниэль знал, что судья находится здесь же, он слышал, как она выдыхает дым от сигареты.

— Я здесь, Даниэль. Ты послушай Фелипе, послушай, что он хочет тебе предложить.

— Нет, с ним я не хочу говорить, только с тобой. Тебе нужно сегодня же сдаться полиции. Вам обоим нужно сдаться. Приговор будет мягче, если вы не будете дожидаться, пока инспектор Матеос вас задержит.

— Бедняга Матеос, — сказал Понтонес. — Он не может нас задержать, ведь, как ты и сказал, единственное, что у него есть, — это дурацкие любовные письма, которым почти три десятка лет. О чем они свидетельствуют? О том, что Сусана была знакома с Томасом? Да и это еще надо доказать.

— Дело не только в письмах, — сказал Даниэль. — Матеос начал подозревать тебя, как только понял, что ты на удивление небрежно ведешь следствие. Не разрешаешь прослушивание телефонных разговоров. Не отдаешь приказ обыскать подвал Мараньона, несмотря на наличие в его коллекции гильотины. Было похоже, что у тебя нет намерения отыскать виновного.

— Да ладно, Даниэль, если все это показалось тебе таким подозрительным, зачем ты позвонил Сусане и рассказал ей об этом? Ты сам сказал, что подозрения Матеоса выглядели нелепыми. Есть еще одно обстоятельство, которого ты не знаешь. Матеос только и делает, что ссорится с судьями. Все знают, что он их ненавидит. И кто же ему после этого поверит?

— Мы хотели свалить все на Мараньона, — сказала судья. — Но сначала Фелипе собирался подбросить ему улику.

Судмедэксперт, который на какое-то время исчез из поля зрения Даниэля, вновь оказался с ним лицом к лицу:

— Мараньон спутал нам все карты. Отослав гильотину в Париж, он лишил меня возможности проникнуть в его маленькую галерею ужасов и оставить там этот сувенир.

Врач поднес к лицу Даниэля флакончик со сгустком крови и прядью светлых волос:

— Это кровь и волосы Томаса. Мы все продумали.

Даниэль непроизвольно отшатнулся, и взгляд его снова упал на устрашающее лезвие гильотины, послушно ожидавшее момента, когда палач освободит его из заключения.

— Не бойся, Даниэль. Оно никак не может сорваться случайно. Видишь?

Врач с силой потряс деревянную раму, и с ней вместе сотряслось тело Даниэля, который лежал лицом вверх на толстой деревянной колоде, куда кладут осужденного на казнь.

— Ты можешь лишиться своей головы одним-единственным способом: если я или Сусана переместим этот рычаг и освободим ту тяжелую штуку наверху, к которой прикреплен нож. Французы называют ее le mouton — барашек, бог знает почему. Возможно, потому, что она набрасывается на осужденного. Весит тридцать килограммов. К ним следует прибавить еще семь — вес лезвия — да еще три килограмма болтов, которыми оно крепится к барашку. Представь себе механическое воздействие этих сорока килограммов, падающих на тебя сверху, мгновенно, так что твоя голова остается в сознании до тридцати секунд после того, как будет отсечена. Хочешь попробовать?

— Ты совсем спятил! — воскликнул Даниэль.

— Когда мы отсекли голову Томасу, чтобы можно было побрить ее без помех, он пытался произнести какое-то слово, правда, Суси? Я думаю, он хотел назвать ее сукой. Бедняга мог только шевелить губами. Даже если бы у него остались нетронутыми голосовые связки, а это было не так, они не могли бы вибрировать, не получая воздуха из легких, которые оказались по другую сторону lunette, выреза, на котором сейчас находится твоя шея.

Врач поковырял мизинцем у себя в верхних коренных зубах.