Читать книгу "Магус - Владимир Аренев"

А тянет, верней, отталкивает! И каждый раз — сильнее и сильнее!

И люди стали его избегать. Он же, то ли испытывая от их мучений какое-то неестественное удовольствие, то ли не замечая, что творится, наоборот, старался поговорить с каждым, кого видел. Кого не видел — искал. Доходило до смешного; Оксана, Иринина подруга, рассказывала, что, заприметив его, поспешила в хлеву спрятаться, — так он и там нашел; думала снасильничает — нет, просто спросил, как здоровьице, да еще о чем-то балакал, уже и не вспомнишь, о чем.

А ощущение — будто снасильничал.

И не только с бабами так, с мужиками тоже. Сердились; два или три раза кто-то пытался подстеречь и несильно, для учебы, пройтись палкою по спине. Палка неизменно покидала руки доброхотов и отправлялась в путешествие по их же спинам.

Оставили в покое — да ведь Кость по-прежнему жаждал общения. И придраться к нему — никак, что особо злило самых буянистых, которые стремились с помощью кулаков да палок раз и навсегда с этим покончить.

Тогда-то и вспомнили про Галю. Она, надобно сказать, тоже сильно переменилась после Костева возвращения. Дочка Ирины и была-то не слишком разговорчивая, а тут — как воды в рот набрала. И на лицо переменилась, осунулась вся, будто враз постарела или помертвела даже, будто из гроба, прости Господи, покойница вынутая. Ирина вся исстрадалась, на это глядючи, но ведь никакой возможности не было что-то разузнать. Кость, словно нарочно, хату ставил на отшибе, еще до своей пропажи, — словом, соседей не расспросишь. А сама как ни придешь, так этот всегда рядом, ни на чуть-чуть одних не оставит. Да даже если и оставит — Галинка взгляд в пол и плечиком так дергает, мол, уймитесь, мама, что вы, в самом деле…

Только один раз, когда Ирина не выдержала и расплакалась, Галя сказала: мама, ну зачем вы так? Он хороший, мама. Все хорошо.

Кого-нибудь другого это обмануло бы, но не ее, нет. Она-то знала свою Галю с колыбели, она услышала, что как: раз наоборот, ничего не хорошо. Да, собственно, она знала это и до того, как услышала.

Но поделать по-прежнему ничего не могла. И не смирилась, но словно замерла в ожидании, в выжидании момента, когда можно и нужно будет действовать.

Ее опередили. Кто-то догадался, что раз нельзя достать и проучить самого Костя, так что же мешает — Галю?! Ее никогда не привечали, была она несимпатичная, людей расположить к себе не умела; тихоня. На такую просто так рука вроде и не поднимется — но здесь-то не «просто так». Житья уже не было от этих Костевых касаний да бесед. Довел.

И очень кстати у трех-четырех баб сразу перестали доиться коровы, а у старосты захромал молодой жеребчик. «Ведьмины проделки», — шептались по углам и косились — ясное дело, в чью сторону.

Она и не подозревала, да и Ирина услышала слишком поздно. Если бы не Оксана — вообще узнала бы в последний миг, когда ничего уже не могла бы сделать: глядя из толпы на дочку, идущую ко дну с камнем на шее, не много-то сделаешь, ей-богу…

Ей повезло, дважды. Или даже трижды — но это только если пан Андрий согласится помочь.

Дело в том, что староста решил не доводить дело до самого конца, то бишь до утопления. Он у нас мужик башковитый и хорошо понимает, когда нужно остановиться. К тому же имелось подозрение, что Кость пропадал тот месяц не просто так, а потому что искал на пепелище клад, батькой своим зарытый. Давно поговаривали, что у старика наверняка была схованка на черный день, и не одна — и кому же, как не родному сыну знать где.

Вот староста и намекнул Гале, что деньги те следовало б отдать на богоугодное дело. Давно уже надо церковь отстроить, татарами сожженную. А коли ты не ведьма и не приспешница диавола, так поможи. А иначе…

А денег-то нет! — откуда?! Это только злые языки поговаривают, будто Кость что-то там на пепелище искал и страшно богатым вернулся, а на самом деле — ничего подобного.

Страшным — да, вернулся. А вот богатым — нет: Галя, бедолашная, едва концы с концами сводила. Муж в хозяйстве не то чтоб совсем не помогал, но делал все так неумело и нехотя, что лучше б не делал вообще. А одолжить не у кого, не станет никто давать в долг ведьминой матери…

* * *

На сундучок они посмотрели одновременно: Ирина и Андрий. Тот сыто выблескивал коштовными боками и ждал: ну, мол, чего сделаешь, козаче, как поступишь?

Стоило ли спасать ее сына, чтобы теперь заплатить за его жизнь их жизнями? Ведь если бы тогда, на Равнине предсмертия, Андрий не пытался спасти Гната, то и не задолжал бы владельцу сундучка — и сейчас не сидел бы в этой хате, богатый и в то же время бедный, словно церковная мышь во время поста.

— Сколько хочет староста? — спросил он у Ирины.

Та назвала, и Ярчук, не сдержавшись, присвистнул: «Лихо! Лихо берет здешний ведьмоборец!»

Хотя разницы-то большой не было — все свои деньги, все, что накопилось за долгие годы козацкой удалой жизни, он истратил на прощальное гулянье, а остатки отдал вместе с чересом в монастыре. Так что теперь, кроме того, что на нем, да кроме Орлика, ничего у Андрия не осталось. Гол как сокол. А взять из сундучка хотя б один золотой — все равно что душу свою продать. Тем более слово давал, матерью родной клялся.

Он пожевал усы и стал медленно, с особой тщательностью набивать табаком люльку, чувствуя на себе умоляющий старухин взгляд.

И было что-то еще, что-то очень важное, что он, кажется, пропустил. Или, скорее, она ему не рассказала по каким-то своим причинам.

— Когда срок?

Ирина вздрогнула и отвела глаза.

— Завтра. Так вы?..

Вдруг будто что-то взорвалось в ней, — вскочила, бухнулась на колени, обхватила его ноги узловатыми пальцами:

— Ой, спасайте, родненький, ой, спасайте! Если денег не раздобудем, сожгут же ее, ей-богу сожгут!..

— Постойте-ка, паниматка! Почему же сожгут? Вы ж говорили, проверять будут, в пруд бросят?..

Старуха сглотнула:

— То-то и оно! Сперва в пруд, а потом сожгут. Потому как… Не договорила — раскачиваясь маятником, зашлась в долгом надрывном полукашле-полурыданье. Но он уж и сам догадался почему.

* * *

Улица была пустынна, как дорожка между могилами в полночь на погосте. Только псы выкашливали на Андрия последние крохи преданности своим хозяевам. Только тускло, словно нехотя, корчилось на небе солнце.

Орлика Андрий оставил в хлеву у Ирины, Мыколку — на печке. Сундучок зачем-то вложил в упряжь и поцепил себе на спину, как обычно. Хотя не думал, что это поможет в грядущем разговоре; впрочем, этот разговор вообще вряд ли выйдет простым и доброжелательным, скорее наоборот.

«Только ради Гната», — сказал себе Андрий в который уже раз.

Он сильно привязался к этому немногословному хмурому парубку. Детей не нажил (если ж и нажил — не знал об этом), а вот к Гнату относился как к сыну или как к младшему брату. Андрию не хотелось бы, чтоб сестру Гната спалили на костре. К тому же он сильно сомневался, что Галя — ведьма.