Читать книгу "Пять капель смерти - Антон Чиж"

Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича

Скажу вам, Николай, не таясь: после таких скачек с препятствиями даже мне потребовался отдых. Кажется, служишь в сыскной полиции, работай с бумагами да свидетелей допрашивай. А тут не успел из одной фланговой атаки выскочить, как тут же с головой в новую. И без остановки. Что я, железный человек, что ли? Двужильный у меня командир, не иначе. Но и ему передышка потребовалась. Пригласил пройтись по морозцу.

Вышли мы на Екатерининский канал и направились к Театральной площади прогулочным шагом. Ванзаров руки за спину заложил, идет молча. Не смею нарушить его мысленного средоточения. Жду, когда сам начнет. А так и подмывает спросить. Но нельзя. Чего доброго, обидится, и наш поход в самом деле обернется пустой прогулкой. Надо терпеть.

И терпение мое было вознаграждено. Он под руку меня взял и говорит:

— Займемся, ротмистр, майевтикой.

— Не имею чести знать, — отвечаю.

— Повивальное искусство, с помощью которого поможем родиться истине. Как говорил Сократ, за неимением собственной мудрости буду задавать вопросы, а вы отвечать. Таким образом мы отыщем истину. Согласны?

Что тут сказать? Дело нам привычное — на вопросы начальства отвечать. Хоть командира эскадрона, хоть Сократа.

— Одно условие: на простые вопросы должны быть простые ответы.

Куда нам до сложных. Простые бы в вожжах удержать.

— Что мы знаем, ротмистр? — он мне.

Ничего себе простой вопрос. Говорю аккуратно:

— Много чего знаем…

— А знаем, как был убит Иван Наливайный?

— Думаю, да.

— И как же?

— Его опоили большой дозой сомы.

Вижу: не понравился ответ командиру моему, но пока терпит.

— И что же дальше?

— Приказали идти на лед, чтобы он упал в прорубь. Он упал на снег. А дотащить до воды сил у убийцы не хватило, — отвечаю.

— То есть убийца шел рядом с ним.

— До самого конца.

— Тогда ему пришлось лететь по воздуху: на снегу остались только следы жертвы. Если не считать следов ледорубов…

— Подмела за собой следы, то есть…

— Это уже не логика, а фантазии, — Ванзаров морщится, усы торчком. — Давайте проще и только факты.

— Отравили и отправили замерзать.

— При этом убийца знал, что сома… тьфу ты, наркотический состав вызывает жар?

— Конечно, знал. Еще бы не знать.

— И приказал идти на лед…

— Так точно, — говорю.

— Что «так точно»?! Если убийца мог управлять сознанием жертвы, почему убивал так сложно и рисковал, что жертва выживет? Почему не приказать подняться на крышу и броситься вниз?

— Тело надо было скрыть.

— А что в нем такого?

— Может, записную книжку уничтожить.

— Что мешало просто ее забрать?

— Не могу знать, — говорю. — По всему выходит, не во всем она такая умница. А все-таки дурой вышла.

Ванзаров споткнулся на ровном месте и спрашивает:

— Кто дура?

— Убийца. Зелиньска то есть. Или эта литовка скромная.

— Так, ротмистр. С майевтикой у нас с вами выходит не очень, — говорит мне Ванзаров. — Начнем еще раз. Допустим, Ивана убила пани Зелиньска. То, что она, не задумываясь, применяет оружие, мы видели. Психологически у нее хватит сил на такой поступок. Но для этого должен быть точный и важный мотив.

— Должен быть мотив, — соглашаюсь. — Только непонятно какой.

— Вернемся к двум англичанам, которых она опоила сомой. Ради чего?

— Ради денег.

— Это понятный и вразумительный мотив. Деньги ей нужны для революции или на шляпки. А ради чего она погубила американского дипломата?

— Тоже ради денег. Пятьдесят тысяч — не шутки.

— Чем ей помешала купеческая дочка?

— Может, денег не дала…

— Толоконкина не просила у родителей денег.

— Могла узнать, что подруга убийца, лишний свидетель.

— Хоть какой-то смысл, — соглашается Ванзаров. — Но зачем Зелиньской убивать безобидного гермафродита?

— Не знаю.

— Отвечайте точно.

— Иван что-то видел, или слышал, или подозревал.

— А конкретнее?

— Он понял, что Зелиньска не пила сому.

— И что из этого следует?

— Мог пожаловаться профессору, он бы отказал Зелиньской. Выгнал бы ее… Да мало ли что…

Ванзаров помолчал и спрашивает:

— О чем может думать человек в состоянии, в котором были профессор и Надежда?

— Только о новой порции… сомы, — говорю.

— Будет ли профессору дело до какой-то Веры Холодовой?

— Наверное, нет.

— И какой у нас остается повод для убийства Наливайного госпожой Зелиньской?

Не хочется, а признаешь: никакого.

— Пойдем дальше, — Ванзаров говорит. — Зелиньска видела, как действует сома… Да что такое! Ладно, пусть будет сома. Нужно ли ей проверять действие сомы на Иване Наливайном?

— Скорее незачем.

— Кем был Наливайный для профессора?

— Другом сердечным, сами говорили, как он убивался…

— А кем был профессор для нашей пламенной революционерки?

— Дойной кобылой… То есть коровой… Нет… — тут я запнулся. — Хотел сказать: курицей, несущей золотые яйца.

— Верное замечание. С помощью сомы Зелиньска могла заработать в Петербурге и в любом крупном городе России и Европы колоссальные деньги. Другой вопрос: сколько из них пошло бы на революцию? К началу января сома у Зелиньской заканчивалась. Не зря они с Расой Адамкуте ездили на дачу. Они искали волшебное зелье.

— Так точно, — говорю.

— Кстати, ротмистр, вам ясно, что городовые в Шувалове за поджог приняли?

— Не так чтобы очень…

— Да церемонию сомы: профессор подсвечником размахивал, огонь в окнах, вот они и решили, что пожар.

— Надо же, как просто… — говорю, а самого такая досада гложет: что же это я?

— Вернемся к нашим баранам. Получается, что Зелиньска была заинтересована в соме, но уничтожила невинного Наливайного, друга профессора, рискуя порвать отношения с поставщиком.

— Странно, конечно…

— И какой вывод? Она не причастна к смерти Наливайного? Заметьте, не я это сказал, — Ванзаров ухмыляется. — Займемся Марианной Лёхиной, то есть Расой Адамкуте. Почему мы подозреваем ее?