Читать книгу "Повелитель разбитых сердец - Елена Арсеньева"

Я кидаюсь прочь, под защиту огромного тигра. И вовремя – надорожку выходит высокий, плотный, очень загорелый мужчина лет пятидесяти. Унего такой горбатый, круто загнутый нос, словно его обладатель в прошлой жизнибыл птицей. «Птичий бог» мигом вспоминается мне. Да, загнал он меня, этот самыйбог… Натурально, в силки загнал!

Деваться мне некуда: шаг вправо, шаг влево – под ногойзахрустит листва и выдаст меня. Откуда я знаю, кто такой этот крепкий мужик вшортах и футболке? У него очень волосатые руки и ноги, что придает ему ужасносвирепый вид, выражение лица непреклонное, а на плече – грабли.

Боже мой! Да ведь это небось обычный садовник, наемныйрабочий у Жани, который подрядился содержать сад в порядке. Бедной вдовенекогда этим заниматься, к тому же на руках дитя малое…

Однако она могла бы найти себе и более рачительногоработника. Этот садовник трудится натурально спустя рукава. Вот бездельник!Возит граблями как попало, не сгребает листву, а разметает ее. И вдругнаклоняется, а когда выпрямляется, в руках у него…

Ну разумеется. Он нашел то, что я бросила. Он нашел туфелькуЛоры!

Грабли снова взлетели на плечо, туфелька исчезла под мышкой,садовник забыл о своих обязанностях и зашагал к дороге.

Садовник? Какой, к черту, садовник! Он нашел эту туфелькупотому, что искал ее. Он знал, что найдет ее здесь!

Может быть, это переодетый полицейский? Может быть, участиеЖани в убийстве Лоры уже установлено?

Тогда плохи дела у нее, у бедняжки…

Стоп. Есть же и другой вариант. Этот человек знал, чтонайдет здесь туфельку, именно потому, что она потерялась, когда он волок трупЛоры к машине. То есть не Жани убила ее, а неизвестный с ястребиным носом.

За что? Почему? Кто он такой?

Наверное, я никогда этого не узнаю, да и никакой детективныйзуд, если честно, меня сейчас не томит. Хочу одного: убраться из сада. Фигурызверей снова кажутся зловещими, а уж Зидан-то… Невозможно даже представить, чтоя только что держала его за руку, будто лучшего друга.

Я выжидаю, когда шум мотора стихнет, прокрадываюсь ккалитке, сто раз выглядываю и прячусь, пока не удостоверяюсь окончательно, чтопуть свободен. И уж тогда со всех ног мчусь домой.

23 декабря 1920 года, Константинополь. Из дневника ТатьяныМансуровой

Была сегодня на ипподроме. Там есть одна колонна. Ееназывают «серпентина», потому что она представляет собой трех свившихся воединозмей зеленой бронзы. Колонна эта в незапамятные времена была поставлена грекамииз Дельф в память победы при Платее. Барон Петр Николаевич Врангель, которыйпоказал ее нам с Максимом, рассказывал, что в конце прошлого века еще можнобыло прочесть на серпентине названия трехсот двадцати одного города,принимавшего участие в сражении. Те же самые называл и Плутарх. Странная судьбау этого памятника, слышавшего пророчества Пифии. Кто только не ополчался нанего: и крестоносцы, и Магомет II, разбивший палицей голову одной из змей(после чего, рассказывают, в Стамбуле вдруг появилось множествопресмыкающихся), и воры, раскрадывающие памятники искусства… А серпентина стоитна том же месте таинственным обломком – пережившая тысячелетия страдычеловечества, овеянная истекающим из нее мистическим знамением. Стоит, будтозагадочный, какую-то чудесную силу в себе таящий вселенский талисман.

После того, как барон показал нам серпентину, я частоприхожу сюда. Она действует на меня невероятно успокоительно. Воистину: всепустяки в сравнении с вечностью! И наши горести мимолетны и преходящи, они незаботят никого, кроме нас, и не значат ровно ничего ни для кого, кроме нас.

Все так, однако рядом с этим обломком вечности мне особенночетко вспоминаются наши пустяки . Но вспоминаются уже без надрыва, без боли,без муки. Когда стою, положив руку на перевитые бронзовые тела, ощущаю страннуюуверенность в том, что обстоятельства моей жизни должны непременно переменитьсяк лучшему. Близ древнего языческого памятника во мне пробуждается смиреннаяхристианская надежда на божественное милосердие. Говорят, что если господьвозлюбит какое-то из созданий своих, он даст ему изведать величайшее горе,чтобы потом вознаградить великим счастьем. Я хочу верить, что бог когда-нибудьразвеет кровавые тучи над Россией, как развеял их над моей судьбой.

Казалось бы, невозможно было отыскать человека, болеенесчастного, чем я, узнавшая о гибели брата. Однако если бы я не узнала осмерти Кости – внезапно, страшно! – если бы не погрузилась в бездну великогогоря, почти лишившись сознания, я никогда бы не встретила человека, рядом скоторым теперь счастлива так, что порою даже стыжусь этого счастья. Я никогдане встретила бы своего мужа. Ведь путь к нему указало мне письмо, которое ясмогла прочесть благодаря тому, что какая-то добрая женщина в Предварилкерешила смочить мой платок водой, приводя меня в чувство.

Непостижима связь событий. Непостижимо, как из мельчайшеймелочи вдруг возникает нечто грандиозное, судьбоносное, имеющее для насрешающее значение!

Я все же попытаюсь воскресить события того дня в своемдневнике. Может быть, когда-нибудь мои дети прочтут эти строки. Ну что же,пусть они узнают, как встретились их родители.

…Помню, я стояла в том незнакомом парадном, снова и сноваподнося к глазам руку с зажатым в ней судьбоносным письмом и вглядываясь вмутноватые химические строки, снова и снова перечитывая подпись.

Борисоглебский! Алексей Борисоглебский! Неужели передо мнойписьмо того самого полковника, который сидел в одной камере с моим братом и былубит незадолго до него? Он называет свою жену Асей, но ведь так домашние звалиАнастасию Николаевну Борисоглебскую, я сама слышала от ее тетушки. Вряд ли этосовпадение. Да, истинно: я держу в руках письмо Асиного мужа, полковникаАлексея Владимировича.

Но как оно попало ко мне? Непостижимо!

Однако так ли уж непостижимо в самом деле?

Я узнала бумагу: смятую, грязную, но еще сохранившуюпризнаки дорогой, плотной «александрийской». А теперь она еще и влажная.Вспоминаю, как мы с покойной Дуняшей выходили из моей квартиры, когда яотправлялась сопровождать Иринушку в больницу, и она сунула мне листок, накотором стояло только одно слово: «Вода» . Дуняша уверяла, что именно этотпустой листок отдала ей на улице незнакомая испуганная женщина, которую потомарестовали матросы. Но листок не был пустым: письмо было написаносимпатическими чернилами. Недаром Борисоглебский упоминает слово «Вода» иуточняет, что пишет любимым способом отца Аси.