Читать книгу "Солдат - Василий Сахаров"

— Смирно! Равнение на середину!

Музыки у нас не было, плаца ровного тоже, и, пройдя по утоптанному в землицу гравию, комкор направился к Главкому. Симаков-младший хотел выглядеть браво перед своим отцом, но на подходе стушевался, голос его резко охрип, и, как-то невнятно доложившись, он понурился и пристроился позади сопровождающих президента полковников.

Президент, сделав вид, что в упор не замечает своего первенца, медленно, не торопясь, как на прогулке, направился вдоль строя. По его невозмутимому виду нельзя было понять, о чём он думает в этот момент и ради чего, собственно, покинул столицу и совершил столь дальний перелёт. Он прошёл мимо штурмовиков, миновал территориалов и каратянцев, а напротив Ерёменко, стоявшего без движения и преданно поедавшего начальство глазами, остановился. Рядом с ним, буквально в двух шагах, замерли офицеры свиты, а позади, как не пришей рукав, неловко переминался с ноги на ногу комкор.

Ну, сейчас начнётся, подумал я и скосил глаза на наш строй. Слухи о строгости президента ходили самые что ни есть устрашающие, и то, что он не любил разболтанность и неопрятность в одежде, знал каждый солдат в Конфедерации. Мы для него просто идеальные в этом плане жертвы, так как, несмотря на все наши усилия привести форму в порядок, видок у нас был затрапезный. На кого ни глянь в нашем строю, у всех недостатки какие-то имеются: то пуговиц нет, то заплатки на самом видном месте, а то и берцы кушать просят. В общем, с виду самая натуральная банда. Хотя человек он всё же не глупый, должен понимать, через что мы прошли. Посмотрим, что будет, а нам бояться нечего, так как дальше фронта не пошлют.

Симаков-старший, так и не сказав комбату ни единого слова, возобновил своё продвижение вдоль строя. Так же неспешно прошёлся до самого его конца и направился на середину. Вот он оказался напротив меня, буквально метрах в пяти, обернулся и, ещё раз оглядев наш негустой трёхшереножный строй, громко сказал:

— Воины-гвардейцы, благодарю за службу!

Никто нас к этому не готовил, но грудь сама собой вобрала в себя воздух, на миг задержала его и выдохнула:

— Служим Конфедерации, товарищ Верховный Главнокомандующий!

Главком кивнул одному из полковников, который держал в руках небольшой чемоданчик, и тот без промедления его открыл. Там лежали первые наградные знаки нашего государства — чёрные кресты с перекрещенными мечами серебристого цвета. Это был Кубанский Крест, и мы, все те, кто уцелел в боях за Нальчик, Нарткалу, Алтуд, Советское и Карагач, вошли в первую сотню получивших эти награды. Наш президент начал с конца строя, каждому из нас жал руку и вкладывал в ладонь небольшой, покрытый эмалью кусочек металла. Вся процедура награждения прошла всего за десять минут, но эти минуты тянулись для каждого из нас очень и очень долго.

Возле Ерёменко Симаков-старший задержался, кивнул ему так, как если бы узнал его, и отвёл его в сторону. Несколько минут, на виду у всего строя, они беседовали один на один, и о чём шёл разговор, не знал никто.

Глава государства направился дальше, а Ерёменко встал в строй и бросил очень нехороший взгляд в сторону нашего комкора. В свете того, что я знал и слышал, можно было предположить, что дела Геннадия Симакова очень плохи. Видимо, пока претендент на президентский трон находился вдалеке от столицы, Симаков-старший смог разрешить все свои вопросы с богатейшим Приморо-Азовским районом и теперь мог не опасаться предательства со стороны своего старшего сына. По крайней мере, именно такие думки посетили меня, а уж как оно было на самом деле, можно только догадываться.

На импровизированном плацу мы простояли около часа, после чего президент отправился в гости к местному князю, а нас распустили по палаткам. Я сидел на спальнике и вертел в руках свою самую первую в жизни награду — чёрный крестик с перекрещенными мечами. Эх, награда — это хорошо, только радости в тот момент у меня от неё не было никакой — я вспоминал своих камрадов, сгинувших на полях сражений, не доживших до сегодняшнего дня. Сколько раз так бывало, что хочешь о чём-то спросить кого-то, по привычке смотришь туда, где он должен быть, на его спальное место, а там совершенно другой человек находится. В такой момент чувствуешь себя несколько виноватым, и, хотя я понимал, что вины моей в том, что я выжил, а кто-то нет, не имеется, напряг в душе всё же был.

Президент покинул нас на следующее утро, сразу по возвращении из Пятигорска. По корпусу пронёсся слух, что на смену нашему Наполеону, я имею в виду Гену Симакова, в течение двух недель должен прибыть генерал Крапивин, самый результативный наш военачальник. В отличие от наших бойцов, постоянно обсуждавших, как славно они заживут при новом начальстве, лично у меня это известие радости не вызывало. Почему? Можно и объяснить. Крапивин генерал хороший, спору нет, но он человек действия, и в то время, когда Симаков-младший будет тупо сидеть на месте, он непременно постарается перейти к активным действиям. Оно мне надо? Правильно, совсем не надо. У меня цель одна — до окончания контракта дотянуть, и если нынешнего комкора можно было бояться за тупость и глупость, то следующего — за его активность и инициативу. Грело только то обстоятельство, что Крапивин ценил жизни солдат, и если рисковал, то вполне обдуманно, и каждый шаг просчитывал заранее.

Итак, начальство отбыло, и мы ожидали, что нам непременно дадут небольшой отпуск или увольнение на пару деньков, но судьба-злодейка распорядилась совершенно иначе. От отряда Гойгова, всё же сумевшего прорваться в родные горы, по рации, выделенной от щедрот корпуса, поступила информация, что по правому берегу пограничной реки Малки скапливаются крупные силы противника. В основном это были отряды под командованием Алиева и несколько миномётных батарей Халифата. По мнению алима, противник хотел перейти границу и атаковать город Пятигорск. Наш пока ещё начальник Гена Симаков впал в какую-то прострацию, и несколько дней мы ждали, когда же он отдаст приказ на выдвижение к границе. Наконец комкор дал отмашку, и войска корпуса пришли в движение.

Делать нечего, приказ есть приказ. Отдых и увольнительные снова откладывались на неопределённый срок, и мы, привычно взвалив на плечи рюкзаки и пополнив боезапас, опять направились юг. Кроме нас, к границе выдвигались два батальона территориалов, сотни четыре бойцов, готовых в любой момент сбежать с поля боя, двести каратянцев, ждущих своего возвращения домой, и сотня самых лучших дружинников пятигорского князя. Планировалось, что наши войска должны занять оборону на развалинах станицы Зольской и из этого места проводить постоянную разведку в сторону границы, да не тут-то было, так как руины поселения уже находились под контролем передовых «индейских» отрядов.

Однако мы были отдохнувшие и силу за собой чувствовали. Наш батальон по приказу комкора вырвался несколько вперёд от основных сил, которые нехотя плелись по дороге вслед за нами, и, пользуясь густыми вечерними сумерками, тихо вошёл в Зольскую. Здесь, на руинах, мы и зарубились с «индейцами» Алиева.

Моя группа, в которой я был временно назначен командиром, ворвалась в одно из зданий в центре станицы, где остановились на ночёвку спокойные и не чуявшие никакой беды горцы, и началась работа. Я шёл впереди своих бойцов, и первым на моём пути оказался часовой, который только выходил на свой пост. Дабы не привлекать внимания остальных вражеских бойцов, паливших в центре развалин костёр и готовивших себе ужин, я притаился за углом одной из комнат на входе и дождался, пока противник появится передо мной. Что-то напевая, плотного телосложения мужик, одетый в маскхалат, с автоматом на плече, прошёл мимо, и я бросился ему на спину. Рука привычно зажимает рот, а нож, пробивая ткань одежды, вонзается ему между рёбер и проворачивается в расширяющейся ране. Горец дёрнулся, засучил ногами, и я, подождав, пока он затихнет, и сбросив его тело на груду кирпичей под ногами, маякнул своим парням, чтобы они занимали огневые позиции.