Читать книгу "Ночное солнце - Полина Федоровна Елизарова"

имел ничего общего с человеком — круп его был утыкан гниющими фурункулами, тугие барашки черных кудрей вздымались и мокли на его крепкой козлиной груди, а из угла обветренного рта сочилась тягучая слюна.

Воздух разрезало выскочившее из корпуса ножа лезвие.

Не успев ничего понять, шелудивый, широко распахнув свои угольные глаза, получил безжалостно точный удар в грудь.

Несколько бесконечных минут пес, лежа лицом вниз, подыхал на ее кровати.

«Жаль, не довел меня до оргазма», — глядя на его крупное, подрагивавшее в агонии тело, безразлично думала она.

Эта мысль была единственной, за ней же не было ничего — ни ужаса от содеянного, ни жалости, ни даже радости от победы над воплощением чистого зла.

Прежде чем издать последний вздох, пес сумел повернуть к ней свою отяжелевшую голову. Жидкие, всегда напоминавшие ей свалявшуюся грязную паклю волосы будто разом приподнялись, а застывший взгляд выражал не вопрос, но утверждение.

И в этот момент ей стало страшно.

«Мы с тобой одной стаи!» — скривился в подобии улыбки его сдувшийся, обескровленный рот.

* * *

О полиции не могло быть и речи.

Допустим, она могла бы хорошенько ранить себя тем же ножом и разыграть самооборону при попытке ограбления проникшего в дом неизвестного лица.

Но…

Начнутся допросы и следственные эксперименты, о поездке на Бали придется забыть. Даже с Петиными связями ее затаскают по мусарням и как пить дать выдадут подписку о невыезде.

Отыскав в шкафу шорты и майку, Инфанта оделась.

Пес будто вырос в два раза, ей с трудом удалось скинуть с кровати его тело.

Схватив мертвого за ноги, она поволокла его из комнаты.

Быстро сообразив, что кровь, сочившаяся из раны, испачкает полдома, она, оставив тело в дверном проеме, перепрыгнула через него и сдернула с кровати простыню.

Обмотав ее вокруг окровавленного тела, метнулась в ванную, схватила два толстых махровых полотенца, с помощью зажимов для укладки волос закрепила их поверх простыни. Убедившись, что кровь не хлещет, потащила пса по лестнице вниз.

«Повезло, что подох с одного удара…» — думала она, обливаясь потом и проклиная хозяев, которые, сэкономив, сделали лестницу слишком узкой.

«Я попала в правильную точку, а если бы просто ранила, сейчас бы он волочил меня по этой гребаной лестнице!»

Кое-как дотащив тело до первого этажа, Инфанта выдохлась.

Грохот продолжавшей буйствовать на весь дом музыки мог привлечь внимание каких-нибудь особо вредных соседей, о существовании и комфорте которых она никогда прежде не задумывалась.

В одном из кухонных шкафчиков должна была стоять нетронутая бутылка редкого виски, которую на кой-то черт всучила ей однажды Виолетта Семеновна.

Достав дрожащими от перенапряжения руками бутылку, она заметалась по кухне в поисках стакана или чашки. Взгляд наткнулся на небольшой ящичек с инструментами, брошенный на кухонном острове.

«Картины хоть успел перевесить», — отметила она про себя.

Достав из ящика отвертку, она неумело отковыряла сургуч с бутылочного горлышка. Вспомнив, что чашки и стаканы могут быть в посудомойке, Инфанта рывком открыла ее, прервав выставленную Жаруа программу.

Из посудомойки шел влажный, неприятно пахнущий пар. Выхватив первую попавшуюся чашку, наполнила ее наполовину. Чашка была горячей, старой и облезлой.

Это была чашка Жаруа.

По горлу прокатилась обжигающая волна и, дойдя до желудка, тут же отозвалась голодной отрыжкой.

«Я же сегодня не обедала…»

Инфанта достала из недовольной посудомойки стакан, налила в него воды и, усевшись на пол, стала с ее помощью проталкивать в себя оставшийся в чашке виски.

Через пару минут она наконец почувствовала спасительное опьянение.

Сполоснув под кухонным краном лицо, вернулась к убитому.

Тащить тело еще один лестничный, ведущий к подвалу пролет стало полегче.

«Неудивительно, что Виолетка любит прибухнуть… Да и вообще, неудивительно, что люди пьют, всего-то сто граммов — и все, как под наркозом, притупляется. Так они глушат свои страхи, заливают напрасные надежды, затыкают горечь нарывов…»

Прежде чем сбросить тело слуги в подвальный люк, она осмелилась наконец заглянуть ему в лицо.

Ей показалось, что пес ободряюще подмигнул ей своим угольным глазом.

Инфанта перевела взгляд на стену. Истертые цветы на обоях начали перемещаться, будто старухи, которые едва заметно двигали друг друга своими сморщенными телами и шептали:

«Мы все видим! И обязательно об этом сама знаешь кому расскажем».

— Да уж, дружище! — Инфанта присела на корточки и похлопала по плечу распластанное перед ней горячее тело. — Не повезло нам с тобой… Мы даже пить не умеем. Мы не умеем быть обычными людьми. Хотя нет — я почти научилась! Я та-а-ак влюбилась! А ты хотел помешать! Нельзя мне мешать. Нельзя меня предавать. Думаешь, я не знала, что ты хотел сделать? Если бы я не подобрала тебя тогда на вокзале, ты бы вернулся туда, к ней… И убил бы того, кто ее у тебя украл… И гнил бы сейчас в тюрьме. А теперь ты будешь гнить в этом подвале. Не хочешь сказать мне спасибо?! Я продлила твою никчемную жизнь: ты не знал нужды и голода, имел крышу над головой, разок поимел меня… Но сейчас уже было нельзя! Совсем нельзя! Во мне появился свет, а ты хотел его погасить! Хотел, чтобы я навеки осталась с тобой, во тьме?! Так отправляйся в нее один!

Сдвинув крышку люка, Инфанта схватила пса за ноги.

Почувствовав прилив невиданной силы, она в два толчка сбросила тело в подвал. Покатившись по ступенькам простенькой деревянной лестницы, тело с глухим стуком ударилось о бетонный пол.

Инфанта задвинула люк.

До отъезда на Бали ей было необходимо избавиться от трупа.

Как именно — она решила обдумать завтра.

38

Что на самом деле случилось с Ольгой, так никто и не узнал.

В день трагедии и еще много дней после соседи — их всех разом как прорвало — вспоминали и говорили всякое.

Кто-то, как и Маргарита Ивановна, в то лето встречал Рыбченко в магазине или на улице; кто-то не заострял на этом внимания, а кто-то, как и домушница, поражался неожиданным изменениям в ее речи и внешнем облике.

Одна из соседок, девчонка-подросток, выгуливая по утрам собаку, якобы видела, как Ольга выходила из дома, расположенного от их через два двора.

Одна из подъездных мамаш дружила с женщиной, дочка которой училась у Рыбченко в музыкалке.

Узнав о случившемся, та женщина предположила, что строгая педагог в свободное время серьезно выпивала.

Но Варя знала, что это не так. В свободное от работы время, которое она до поры до времени частенько проводила в ее обществе, Ольга ни разу не была замечена ни пьяной, ни с похмелья.