Читать книгу "Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская"

он заменяется тяготами их добычи[365].

Находки на блошином рынке сродни тем рискованным приключениям, к которым неравнодушна подростковая литература. В упомянутых выше комиксах Эрже «Тайна „Единорога“» и «Сокровище красного Ракхама» (и в их экранизации Спилбергом) герои собирают фрагменты послания, запрятанные внутри трех одинаковых моделей парусников. Собранное воедино послание приводит их к пиратским сокровищам. Они оказываются запрятанными не в далекой Латинской Америке, куда Тинтин и его друзья отправляются на сопряженные со многими опасностями поиски, а совсем рядом, в подвале одного из поместий родной Бельгии.

Читатель с советской социализацией наверняка уже ощутил легкое беспокойство сродни ощущению дежавю. Действительно, эта история очень похожа на две первые повести трилогии Анатолия Рыбакова о приключениях Мишки Полякова и его друзей в Советской России 1920-х годов «Кортик» (1948) и «Бронзовая птица» (1956). В обоих случаях речь идет о том, как раскрытие тайны старинных предметов в ходе опасных приключений ведет к обнаружению тайников, овладению новым знанием и торжеству справедливости. Особенно это касается первой повести, в которой указание на тайник собиралось из двух частей – рукоятки и ножен кортика.

* * *

Но вернемся к блошиным рынкам. Там бывают и такие случаи, что человек покупает за бесценок вещь, даже не догадываясь, что она стоит несопоставимо дороже. Такие истории рассказывают чаще в третьем лице, про какого-нибудь везунчика, реже – про самого себя, потому что такой удачи жаждет каждый, но редко кто дожидается. Вот какую историю рассказывает, например, Бинни Киршенбаум:

Самая поразительная находка, свидетельницей которой я была лично, попалась моей подруге Нэнси. Мы были тогда студентками. Однажды субботним утром мы пошли с ней на блошиный рынок, чтобы немного развлечься, денег у нас на покупки было не более пары долларов. Нэнси копалась в обувной коробке на одном из столов.

В таких обувных коробках обычно лежат сломанные украшения, разрозненные запонки, посеребренные окончательно запутанные цепочки и дешевые пластиковые фигурки. Но никогда не знаешь, что найдешь. Иногда попадается что-нибудь симпатичное – брошка из 1950-х годов или серебряный кулон – и если достаешь это из обувной коробки, можешь быть уверена, что это недорого.

В тот день Нэнси нашла пару сережек со стразами. Уже это было странно, потому что обычно находишь в обувной коробке разрозненные предметы: одну серьгу, одну запонку и т. д. Но эти сережки были скручены проволокой, поэтому сохранились вместе. Камни были очень большие и нескромные, настоящие булыжники, какие мы тогда любили. Но они были очень грязные. Продавец хотел за них один доллар, и, как заведено на блошиных рынках, Нэнси сказала: «75 центов. Они такие чумазые, что мне понадобится два часа, чтобы их очистить». И действительно, больше платить ей было и не надо. 75 центов – и она могла сунуть их себе в карман.

А ночью мне позвонила Нэнси. Первые пять минут она от волнения только лихорадочно взвизгивала и хохотала в трубку, так что я не могла понять ни слова. Наконец она успокоилась и смогла рассказать, что случилось: она чистила серьги и обнаружила штемпель «Тиффани»[366]. «С серийным номером, – сказала она. – Я думаю, эти штуки – не стразы. Тиффани не продает стразы».

На следующий день мы отправились в магазин «Тиффани» и обратились к оценщику. Он проверил серьги и вышел из зала, а когда вернулся, сказал: «Мы готовы дать вам за них 50 000 долларов».

Я бы сразу забрала деньги и отправилась в кругосветное путешествие, но Нэнси сказала: «Нет». На улице она мне объяснила почему. «Во-первых, если они с ходу предлагают 50 000 долларов, значит, эти штуки наверняка намного дороже. Но я все равно оставлю их себе по простой причине. Я в жизни не позволила бы себе купить сережки за 50 000 долларов, а теперь они у меня есть». И это так: в отличие от всех моих подруг у нее есть пара сережек за 50 000 долларов[367].

Истории, когда под рамкой литографии скрывается один из трех первых рукописных экземпляров американской конституции 1787 года, а в рукаве старого пиджака обнаруживается пачка долларов, случаются редко, но случаются[368]. А на блошином рынке – чаще, чем где бы то ни было.

* * *

Такие случаи поджидают иногда и «ликвидаторов домашних хозяйств». 8 мая 2020 года в передаче «Наличные за раритет» швейцарец средних лет продал роскошный золотой браслет 1940-х годов. Вот характеристики ювелирного изделия: высококачественная ручная работа, золото 750-й пробы, вес более 80 граммов, усыпан двумя десятками крупных бриллиантов и тремя десятками сапфиров хорошего качества.

Браслет достался ему таким образом. Он обнаружил в интернете объявление о «ликвидации домашнего хозяйства» за 730 евро. Он никогда раньше такими делами не занимался, но решил попробовать. Загрузил в фургон мебель и прочее домашнее имущество из выморочного хозяйства, рассчитался с владельцем, свез 40 кубов домашнего скарба в арендованное складское помещение, разгрузил его и стал проверять содержимое. В одном из застрявших ящиков расписного крестьянского шкафа он и обнаружил браслет, который один из торговцев, Юлиан Шмитц-Авила, с удовольствием приобрел за 3 тысячи евро[369]. Расходы на «ликвидацию домашнего хозяйства» окупились сторицей. А ведь могло случиться иначе. Швейцарцу могло быть некогда или лень проверять содержимое неподдающегося ящика шкафа, и тот мог оказаться на блошином рынке или в одном из швейцарских «брокенхаузов» – частных или благотворительных комиссионок для домашнего имущества из выморочных хозяйств. И тогда браслет мог оказаться «сокровищем», которое бы обнаружил покупатель крестьянского шкафа.

При «ликвидации домашних хозяйств» и на аукционах случаются и гораздо более ценные, сенсационные находки. Ими могли бы похвастаться и некоторые из экспертов и торговцев телепередачи «Наличные за раритет». Так, Сюзанна Штайгер в 2016 году вместе с коллегой обнаружила в Бонне, в частном доме, украденную с выставки в Мюнстере 30 годами ранее картину нидерландского художника Бальтазара ван дер Аста (1593/94–1657), которая затем была продана на аукционе в Лондоне за 785 тысяч евро. А Альберт Майер среди своих открытий может гордиться картиной Василия Кандинского и тарелкой из сервиза Николая II, которая затем ушла с молотка за 72 тысячи евро[370].

* * *

Мне часто рассказывали на блошином рынке истории о невероятных находках, – некоторыми я поделюсь в последней главе. Со мной ничего подобного не происходило. Вернее, со мной случались истории, когда продавец не знал, что продает, а я не знал, что покупаю. Когда разница между тем, сколько я отдал на толкучке, и тем, сколько выложил бы в антикварном магазине, составляла десятки раз. Но речь всегда шла о совершенно ином порядке цен, об очень скромных суммах.

Так, например, однажды на продаже имущества из выморочного хозяйства я обнаружил необычную маленькую вазочку с пасхальными мотивами[371]. Один ее бок был украшен веточкой вербы, а на ней самой восседал пасхальный заяц. Предмет был очень грязным: очевидно, долго пылился в коробке на чердаке или в подвале. Торговка хотела за нее смехотворную сумму, поскольку считала ее битой: все края вазочки выглядели поврежденными. Мне вазочка показалась симпатичной, и мой взгляд был уже достаточно наметан, чтобы узнать в ней артефакт в югендстиле. Придя домой и отмыв ее, я обнаружил, что моя покупка не имеет ни малейших дефектов: ваза сделана в форме белоснежной выеденной яичной скорлупы с неровными краями. На тыльной стороне дна я отмыл знак производителя – «Метцлер & Ортлофф» из Ильменау (Тюрингия) рубежа XIX – ХX веков, продукция которого ценится коллекционерами.

* * *

Людей приводит на блошиный рынок не жажда богатства, которое вот-вот свалится им на голову и разом решит все их проблемы. В противном случае все посетители многочисленных толкучек не тратили бы силы на регулярные многочасовые поиски, а заполняли бы лотерейные билеты и ждали чуда. Всех нас, любителей развалов старинных вещей, насколько можно судить по личному опыту и многочисленным рассказам, больше манит другое: азарт охотника в поисках добычи, или археолога в предчувствии сенсационной находки, или путешественника на остров сокровищ. Не столько влечет результат, сколько захватывает процесс. Пафосом поиска сокровищ в прямом и переносном смысле – нового знания,