Читать книгу "Пленники - Гарегин Севиевич Севунц"

делать? Приходится заниматься и физическим трудом. А те двое… кроме карточной игры, они ничего не знают. Прохвосты! Еще берутся вершить судьбу родины! Нет, я вам советую не иметь с ними дела!..

— Да разве мы… — начал было Гарник, но вдруг осекся, и тут же решительно сознался: — Ведь мы бежали из лагеря… и хотели бы поехать туда… к своим!.. Будем очень вам благодарны, если вы как-то поможете нам.

Цовикян, не задумываясь, согласился помочь всем, что в его силах. И когда Гарник перевел этот разговор Великанову, Иван от души воскликнул:

— Наконец-то, кажется, нам повезло!

Но люди редко довольствуются достигнутым. Было счастьем для беглецов встретить такого человека, как Цовикян. Но Гарнику захотелось большего. До отъезда он решил во что бы то ни стало увидеть Терезу, — адрес ее, записанный на лоскутке бумаги, хранился у него на груди. Он доверил Цовикяну и эту свою тайну.

— Ты слышишь, Анаит? — позвал жену Цовикян. — Григор двух дней не живет в Вене, а уже завел роман с девушкой.

— Ладно, не заставляй парня краснеть! — ответила та с улыбкой.

Пришлось Гарнику рассказать, где и как он познакомился с Терезой. Пришлось сознаться и в том, что опасается появиться на глаза фрау Хильды.

— В таком случае я сам схожу разузнаю все, — сказал Цовикян.

На радостях Гарник попросил его навестить фрау Хильду в тот же день.

— Прямо сейчас и отправлюсь. Давайте адрес. О, это не так уж далеко! Вы, конечно, подождете меня? Я скоро!..

Глава пятая

1

Уже месяц фрау Хильда не получала от мужа писем. Это было странно. Эдмонд не мог так долго молчать. Он не умел молчать, он любил собеседников, любил посмеяться над людьми — иногда злорадно, но чаще добродушно.

До войны, работая в Национальном музее, он находил и там немало смешного, о чем любил рассказывать жене. И война была для него бессмысленной, глупой комедией. Но это была трагическая комедия: содержанием ее было массовое человекоубийство.

В одном письме Эдмонд писал: «…Ему больше сорока лет. Сидит и хладнокровно рассказывает, как он своей рукой расстрелял восьмерых русских пленных… Наши парни слушали его с таким же хладнокровием. Я похвалил их. Когда-нибудь все человечество будет славить нас за хладнокровие, с каким мы осваивали опыт национальных героев Германии».

«Итак, мы уничтожаем врага, — язвительно писал он в последнем письме, — уничтожаем безжалостно. Нас не остановят в этом «благородном» деле никакие преграды. Что нам какой-то Паскаль с его законом о жидкостях. Кровь течет и в мраморных статуях! Вчера наши храбрецы с полчаса дробили их пулями… Но, я надеюсь, все будет хорошо, — поумнеют же, в конце концов, люди»!..

Вдруг писем не стало. Хильду охватили мучительные сомнения.

Раньше она только отвечала на письма мужа. Теперь начала писать ему ежедневно. Каждое из писем она кончала одними и теми же словами: «Ну, мой шалунишка, когда ты прекратишь свое глупое молчание? Я уже начинаю сердиться, понимаешь?..» Она звонила всем своим знакомым, спрашивала у них совета, намеревалась даже поехать разыскивать мужа.

И вот она получила ответ. Пакет был объемистый. Вскрыв его, Хильда с ужасом нашла там все свои письма.

— «Я с болью пишу эти строки, — сообщал кто-то незнакомый. — Эдмонда, нашего жизнерадостного Эдмонда, общего любимца группы, больше с нами нет. Возле Харькова на нас напали русские партизаны. Произошла стычка, — одиннадцать наших погибло, пятеро пропали без вести. После боя мы разыскивали Эдмонда, но его не оказалось»…

Записка упала на пол. В глазах Хильды потемнело. С криком выбежала она на лестницу, постучала в первую попавшуюся дверь, бессвязно повторяя:

— Эдмонд, Эдмонд!..

Ее окружили соседки.

— Может быть, ошибка? — попробовала утешить одна из них. — Это еще надо проверить.

Хильду увели в комнату. Там на столе были разбросаны ее письма, а сверху лежала записка товарища Эдмонда. Нет, ошибки не было. Это была правда, ужасная правда. Эдмонд пропал.

Несколько дней Хильда выплакивала свое горе. Но слезами горю не поможешь. Приходилось примириться с жестокой правдой, как примирилось с ней множество женщин на земле.

В эти-то дни к ней и приехала Тереза. На вокзале она увидела подругу своей матери в трауре, с грустным и бледным лицом.

— Вы больны, тетушка Хильда?

Хильда не хотела говорить о своем несчастье тут, на людях, и только сказала:

— Да… я плохо себя чувствую.

Молодой офицер, с которым Тереза познакомилась в поезде, терпеливо ждал в стороне, когда барышня закончит разговор со своей «тетушкой». Он держал в руках небольшой чемодан Терезы.

— Дайте мне чемодан, господин Ценкер! Большое спасибо вам, теперь я и сама…

— Разрешите проводить вас, вы доставите мне большое удовольствие…

— Мы ехали вместе с господином Ценкером, тетушка Хильда.

Офицер, шагнув вперед, козырнул фрау Хильде и снова попросил разрешения проводить их до дома.

Молодой офицер был хорошо одет, — у него было красивое лицо. И представился он с такой подчеркнутой вежливостью, что фрау Хильда не могла отказать.

Впервые Тереза шла по Вене. В вагоне Ценкер всячески пытался развеселить девушку. Для Терезы была тяжелой эта первая разлука с родными. Только крайняя нужда заставила ее мать согласиться на эту поездку. Дома не было даже хлеба. Мать решила пристроить на работу даже Альфреда. Бедный Альфред, что он за работник? Она хоть старше брата на два с половиной года… Когда фрау Хильда поможет ей поступить в ресторан, первую же получку она пошлет матери.

— Барышня, о ком вы так грустите? — все спрашивал Ценкер и Тереза ответила ему:

— О младшем братишке. Ему три года. Когда он узнал, что я собираюсь в Вену, сказал: «Не езди в Вену, пусть лучше Вена приедет к нам!..»

Ценкер от души расхохотался. Даже Тереза улыбнулась, глядя на него.

Теперь он рассказывал об этом Хильде.

— Ваша племянница всю дорогу грустила, хотя ехала в Вену. Неужели человек, которого ожидает впереди такой город, имеет право печалиться?

— Печалиться? — отозвалась Хильда. — Сейчас это право дается всем!

Офицер не понял.

— Не знаю, как другие, но я всегда, когда приезжаю в Вену, как-то… веселею, что ли. Все здесь мне нравится: и театры, и парки, и памятники. Мне кажется, что в нашем городе у человека не остается времени грустить. Тут даже кладбища великолепны! Можно устроиться рядышком с Шубертом и Моцартом, а они не любили скучать.

Тереза почти не слушала болтовню Ценкера. Но фрау Хильда, болезненно морщась, оборвала его:

— Прекратите, ради бога, этот разговор! Мне плохо!..

Ценкер не обиделся. Он попросил минуточку подождать, остановил