Читать книгу "Алтарь Святовита - Алексей Борисов"

– Как в Заходах? Это ж совсем рядом. Они же в… – Вялламяги запнулся, похлопал племянника по плечу и прошел за ним в дом.

В новой избе с белой печью горели два светильника. Пирет сидела в углу на лавке, изредка покачивая подвешенную на веревках люльку, и напевала колыбельную, нажимая ногой на педаль прялки. Шерстяная нитка крутилась в ее тонких пальцах и наматывалась на стержень веретена.

– У нас гости, дорогая, – тихим голосом произнес Тыыну.

– Хозяюшко домовой, не трогай моей прялочки, пусть она тут полежит. – Пирет, повернув голову в сторону угла дома, подмигнула и, сложив пряжу, подошла к печке.

На столе появился чугунок с остатками еще теплой каши, копченая рыба и квашеная капуста. Вялламяги жадно набросился на еду. Утолив голод, эст облизал ложку, вытер рукавом рот и попросил чего-нибудь выпить. Пирет пошла на улицу, где возле дома был отрыт ледник.

– Тыыну, как можно незаметно уехать отсюда? Прямо сейчас, – спросил Вялламяги, как только дверь за женщиной закрылась.

– По льду Самолвки, у старого причала. На том берегу дом Ганса-хмельника стоит. Мимо него через поля, а там и до дороги недалеко.

– Готовь лошадь да собери мне котомку с едой.

Когда все было приготовлено к отправке незваного гостя, родственники вышли во двор. Не говоря ни слова, Вялламяги принял котомку из рук Тыыну, забросил ее за спину, взобрался на коня и попытался приободрить его ударом пяток. Лошадь не сдвинулась с места.

– В чем дело? – не понял Вялламяги.

– Конь с норовом, – ухмыльнулся Тыыну, – ночью не поедет. И не вздумай его бить, укусит и соседи услышат.

Озлобленный гость слез с лошади и пошел к речке. Когда Вяллаямяги сумел выйти к дороге, впереди мерцал удаляющийся свет факелов. До Чудских Заходов было несколько верст пути. Повторив про себя заученное немецкое выражение, по которому стража или караул проведут его до сведущего человека епископа, эст прибавил шагу.

* * *

Рудольф вернулся в лагерь к девяти вечера. Разговор с Гюнтером еще больше запутал его. Швабец вел себя так, будто за ним стоял его папаша с десятитысячным войском сицилийцев, то есть спокойно и нагло. Он так и не понял, какой реальной силой располагал оппонент, ибо на все вопросы получал какие-то расплывчатые, уходящие от сути ответы, и спроси он у него про здоровье собаки, то узнал бы точную температуру у соседского кота с несколькими взаимоисключающими вариантами состояния пса. Гюнтер Штауфен блестяще владел риторикой, и знай Рудольф, что такое софизмы, то не попался бы на крючок швабца. Ведь то, что при поверхностном рассмотрении кажется правильным, в итоге оборачивается ложью. Одновременно с этим складывалось впечатление, что Штауфен говорил искренне, особенно когда излагал свои требования, провожая его. Предложение отдать ему в управление Дерпт звучало не как ультиматум, а как помощь ордену, причем за которую еще придется благодарить. Из всей полуторачасовой беседы Рудольф уяснил только то, что Гюнтер готов продавать зерно, какие-то комфортабельные повозки и шерстяные ковры. Отряды чужих воинов видеть на своей земле не хочет, а командир сотни рыцарей-меркурьевцев с тамплиерским крестом может целый год оборонять его замок. И что интересно, помогать тевтонцам не намерен, так как те не очень-то помогают его братьям в Палестине. Поэтому когда Андреас выслушал его доклад, то попросил еще раз рассказать все, что он увидел и услышал но, не упуская ни одну подробность.

– Завтра мы разобьем руссов, а потом войдем в Самолву. Вот там и поговорим с этим мутным Штауфеном, – подвел итог беседы вице-ландмейстер. – А пока пригласим на совет епископа, да пошли пару кнехтов посмышленее, пусть уточнят, где новгородцы стоят, и не приготовили ли они нам какую-нибудь пакость.

Герман на совет не явился, прислав вместо себя Энгельберта, и сославшись на плохое самочувствие, просил вообще не беспокоить. В принципе это так и было. Несмотря на то, что после потери четок семидесятидевятилетний епископ пересел в палантин, он так и не оправился от длительного путешествия. Епископ Дерпта банально уснул, разрешив себя будить лишь в случае появления мессии. Поэтому Энгельберт слукавил, а Андреас не стал уточнять, так как выслушивать бредни маразматичного старика ему было не интересно. Все помнили его былые заслуги, но время на месте не стоит, и Ливонии были нужны новые герои. Без сомнения, Андреас считал себя героем. Еще одним плюсом присутствия Энгельберта стало его заявление о нахождении места лагеря руссов. Теперь стало известно и численное соотношение сил. Войск у новгородского короля было больше, обоз растянулся на версту, а моральное состояние – скорее добраться до своих печей.

– Александр будет ожидать нашего появления со стороны дороги, – рассуждал вице-ландмейстер. – Мы так и сделаем, но он наверняка приготовит крупный отряд конницы, дабы ударить нам во фланг. Эту уловку руссы всегда применяют. Поэтому ты, Энгельберт, вместе с доблестными датскими рыцарями пройдешь через Самолву и по льду озера сам выйдешь им во фланг. Ваша задача продавить полк правой руки руссов и отвлечь на себя их резерв. Мы же ударим по центру, расколем их ряды и постараемся связать боем личную дружину короля. Остальное в руках Господа.

В семь утра немцы начали движение. Оставив за спиной хутора Лопухиных, они вышли на тракт, ширина которого позволяла разъехаться двум телегам и, утаптывая липкий, начинавший подтаивать снег, под стук барабана двинулись к полю битвы. Энгельберт за час до этого повел датчан назад, к Чудским Заходам, дабы оттуда начать обходной маневр.

На развилке дорог передовой отряд эстов остановился. К Самолве хода не было. Поваленные ели перекрывали всю ширину дороги шагов на сто вглубь и просочиться через этот буерак на лошадях мог только безумец. Командир разведчиков отдал команду спешиться и рассыпаться, ожидая обстрела со стороны засеки. Минут десять ничего не происходило. Замыкающий разведчик вновь вскочил на лошадь и, выслушав наказ рассказать о засеке, помчался назад. Эсты вновь вылезли на дорогу, и когда самый любопытный полез на дерево, посмотреть, что к чему, то с глухим стоном свалился в снег. Сообразив, что опасность исходит с левого края, где с елки вроде как слетел снег, разведчики достали луки. Больше они сделать ничего не успели. Первый, кто потянул тетиву, схватившись за живот, сложился пополам. Остальные присели, пытаясь просчитать невероятную траекторию выстрела, и один за другим упали бездыханные. Это было предупреждение – в Самолву ходить не стоит.

– Лексей, ну что там? – спросил у меня Снорри, когда я спустился с дерева.

– Все. Хватай канистру и побежали.

Сложив четверых убитых крестом, я отвинтил крышку канистры и обильно полил тела бензином. Штормовая спичка вспыхнула и, упав на трупы, выполнила свое предназначение. Пламя обхватило эстов с головы до ног, и сразу запахло паленой шерстью, перебивая острый запах нефтепродукта. Снорри, карауливший дорогу в этот момент, воскликнул:

– Барабаны! Лексей, уходим!

Пригнувшись, мы нырнули под нижние ветви елей, скрываясь в лесу. Обойдя засеку по краю, вдоль пней, по макушкам поваленных деревьев, мы пересели на лошадей. Ваня Лопухин, доблестно стерегущий все это время коней, облегченно вздохнул, поправил шапку и, указав на деревья, спросил: