Читать книгу "Тризна - Александр Мелихов"

А представляете, если бы и в Бомбее, и в Джакарте, и в Берлине, и в Токио – везде «Арлекино». Любую нашу хренотень тут же подхватывают миллиарды. Куда бы мы ни приехали – опять же от Португалии до Японии – все или говорят по-русски, или стесняются, что не говорят, или пыжатся, что они выше этого. Плебс считает шиком вставлять в родной язык русские словечки типа «столовка», «воротила», «кабак»… А знать везде от полюса до полюса чешет по-русски и еще гордится, что чешет без акцента. Какие штаны мы ни натянем – узкие, широкие, – их тут же копируют опять-таки МИЛЛИАРДЫ. Любой писк нашей местной моды тут же копируется миллиардами – фейсбук, ютуб, айфон… Любая наша придурь, любая блажь мимолетная тут же превозносится и копируется, – что, мы от этого не вознеслись бы до небес? Вот именно в этом настоящая сила Америки, ее гравитационное поле – не в Эдисоне и не в Фолкнере, такие и у других есть, а в том, что любая ее дурь моментально завоевывает весь земной шар!

Не мудрено, что для производства плебейской дури возник целый креативный класс – креакл. Какую бы грандиозность ни сотворили творцы, креаклы тут же ее опустят на потеху толпе. Творцы придумали радио – креаклы набили его идиотскими новостями и обезьяньей музыкой. Творцы придумали компьютер – креаклы закачали туда стрелялки и порнуху. Впрочем, это лучшее, что они сделали.

Из лакеев креаклы самые опасные, потому что их принимают за творцов.

Но давайте, однако, не притворяться, будто нас волнует, хороши или плохи страны, в которых мы живем. Мы люди уже немолодые – тебя, Галочка, это, разумеется, не касается – и можем честно друг другу признаться: если нам хорошо, значит, и страна наша хорошая, а если нам плохо, то и страна плохая. Мы же о себе сочиняем сказки, а страны только декорации.

Так вот, хорошо ли мне в Америке? Отвечаю: не очень. И какого же рожна мне не хватает? Отвечаю: завидую дяде Сене. Он, собственно, демонстрировал, каким могло бы быть решение еврейского вопроса в России: евреи вливаются в имперскую аристократию и пашут вместе с государством. Как немцы при батюшке-царе. Я бы с превеликим удовольствием слился с государственным могуществом. И пусть бы плебс меня недолюбливал, как тех же немцев когда-то, мне бы это только перчика добавляло. Жаль, Обломов не возвысился до имперской идеи.

Это главная российская беда, она и свою-то аристократию регулярно уничтожает, чуть она начинает нарастать. Ведь и наша компашка, глянем трезво неправде в глаза, была вполне аристократическая, а куда нас всех раскидало? Что мы, о бабках думали? Нет, разве что о бабах. Да и то в свободное от служения время. А служить-то мы хотели чему-то прекрасному и вечному, извините за выражение. Это говорю не я, а художественный образ. И чему же мы послужили?

В Америке меня с самого начала подбадривали: здесь нет дискриминации, здесь ты такой же, как все. Они уверены, что это большая честь – быть такими, как они. Хотя бы мне они и в подметки не годились. Понемногу они начали меня еще и похваливать: молодец, мол, ты сумел войти в средний класс. А я не хочу быть таким, как все, я не хочу быть средним классом! Я аристократ и хочу быть аристократией! И вообще, мне не нравится быть заодно с начальством, а Америка сегодня начальство. Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы – мне это больше по кайфу. А то многие наши борцы за свободу превращаются в таких жополизов!.. Скажешь, что видел на улице крысу, так они тут же про великую миссию Америки – ну, чистый соцреализм! Нас в совке тоже учили не верить собственным глазам, возвышаться над собственной жизнью. Скажешь, что какой-то мудак отливает прямо на роскошной авеню – так это и есть настоящая свобода и равенство, а не нравится, отправляйся обратно в Рашку. Ну, как в совке на любую неприятную правду говорили: отправляйся в свой Израиль. И что, это такие у меня теперь братья по классу?

Конечно, как всякий падший аристократ, я мог бы превратиться в интеллигента. У них тоже таких хватает: раз вы не позволяете вами командовать, мы за это сделаемся вашей совестью. Я тоже мог бы оплакивать краснокожих, чернокожих, голубых, белых китов, но уж слишком это пошло и фальшиво. Ясно же, что всем начхать и на индейцев, и на китов, все хотят только покрасоваться. А я и так достаточно красив. Нет, недостаточно. Миссии не хватает. Наши жополизы твердят, что миссия должна быть только у американцев, а мы, сиволапые, должны «просто жить». То есть превращаться в то самое быдло. В России-то, как многие из нашей братии, я мог бы тоже вообразить себя миссионером, светочем цивилизации и демократии в варварской стране, а в Америке все сами и без меня светочи. Там даже левые в глубине души убеждены, что живут на вершине мира, только хотят хоть немножко подгадить его хозяевам.

Собственно, с тем, что американцы считают себя лучше всех, я вполне готов смириться. Но они ведь считают себя еще и лучше меня! Я их когда-то пытался давить эрудицией, но они совершенно не стыдятся чего-то не знать. Это не их вина, это вина того, кто не сумел до них докричаться, будь он хоть Бах, хоть Кант. И вот однажды летним вечером в парке натыкаюсь на толпишку светочей, обступивших армированный стеклянный стакан метров под десять высотой. Немножко похоже на вольер для птиц. И в вольере действительно летает человек-птица. Обряжен он был вульгарно, под киношного Супермена – чешуя цвета морской волны, какие-то алые загогулины на груди, красные сапожки в обтяжку – только алого плаща с черным подбоем не хватало. Но летал он изумительно. То взмоет в небеса, то вдруг бессильно устремится к земле, этаким Икарусом. И собой голливудский красавец типа Иисуса Христа в изображении Сальвадора Дали.

И над всем этим стенает как бы космическая электронная музыка.

Только тут я и заметил, что вольер евонный окружают в основном тетки. Раскрепощенные, а значит, неухоженные, толстые… Но все равно зачарованные этим летучим красавцем. И тут из тамбура открылась дверь в стакан, и из нее выпала еще одна тетка, затянутая в голубой комбинезон, напоминающий скафандр. Вернее, не выпала, а просто легла на воздушный поток. А голливудский Супермен стоял рядом – при таком уменьшении поперечного сечения поток его поднять не мог – и показывал ей, как нужно прогибаться, балансировать руками… Я стоял довольно близко и видел, как под напором воздуха трепещут ее щеки, выдавленные тесным капюшоном. А его пробор не могли возмутить ни турбулентный поток, ни, тем более, ламинарный.

А потом Супермен начал вместе с ней медленно подниматься. И вот они уже висят рядом на порядочной высоте, даже немножко страшновато. И вдруг он ныряет вниз, и она остается одна. А потом, видимо, что-то происходит с воздушным потоком, и она тоже начинает падать. И он взвивается вверх и подхватывает ее на руки. И так они вместе опускаются на землю.

Эта архетипическая картина – мужчина, да еще красавец-брюнет спасает женщину – оказалась такой трогательной, что я невольно зааплодировал вместе со всей толпишкой. А спасенная освободилась в том же тамбуре от голубого скафандра и вышла наружу неухоженной теткой, только очень похорошевшей от пережитого счастья. И тут же в тамбур отправилась следующая.

Счастье быть спасенной голливудским красавцем стоило не так уж дешево, я даже удивился, когда очередь дошла до меня. Я уже понял, что на поток можно ложиться без опаски. В этом я не раз убеждался в аэродинамических расчетах, но тут получил самые убедительные подтверждения – сигналы тела. Оно лежало на воздухе, как на матраце, а Супермен кричал мне в ухо, что я все делаю правильно, и отпустил меня под сетчатый потолок без своего сопровождения. А когда мы вместе выходили – я был последний, уже стемнело, – он сказал, что мог бы даже захватить меня на парашютный прыжок.