Читать книгу "Посреди жизни - Дженнифер Уорф"

Оказалось, что Трумэн – мечта любого журналиста. Он был старым и скрюченным, он быстро говорил, много пил, а выражался слишком колоритно, чтобы это можно было напечатать. У него были весьма радикальные взгляды, а разные власти он презирал не меньше, а может быть, и больше, чем обычный репортер. Он также оказался фотогеничным. Поначалу он с настороженностью относился к журналистам и не хотел иметь с ними никаких дел. Но потом он понял, что в их компании есть и свои плюсы. Это была в основном молодые ребята, полные задора и смелости. Рядом с ними можно было почувствовать себя веселее и бодрее, а ведь он был одинок. У всех были в запасе забавные истории о том, как они добрались до места, одурачив людей шерифа. Приезд такой компании слегка вскружил голову старику, который провел большую часть зимы в одиночестве, и Трумэн решил, что по такому случаю можно выставить на стол весь запас виски. Они все дружно выпили за то, чтобы этот чертов шериф и его чертовы предписания катились к черту.

Но Трумэном двигало не только желание показаться добрым или гостеприимным. Он был хитрым манипулятором и отлично умел добиваться чего хотел. Во-первых, общение с репортерами давало ему шанс отвлечься. Ведь после особенно сильного толчка он был страшно напуган и только повторял: «Хоть бы все это прекратилось». Во-вторых и в-главных, он понял, что статьи в прессе помогут ему.

Трумэн быстро прославился в западных штатах, а когда The New York Times опубликовала о нем двухстраничную статью с цитатами и фотографиями, он стал знаменитостью уже по всей стране.

Для правоохранителей, которые должны были не пускать людей в «красную зону», это был кошмар. Продолжались землетрясения, сходили лавины, над вершиной вспыхивали двухкилометровые молнии, а желающих взять интервью у Трумэна становилось только больше. На вершине открылся второй кратер, и было видно, как голубое пламя бьет в небо. Но пресса продолжала обходить посты на дорогах.

Трумэн ясно дал понять, что намерен остаться у себя в доме несмотря ни на что. «Никто не вытащит меня отсюда даже на аркане. Эта гора – часть Трумэна, а Трумэн – часть этой горы», – так передавала его слова одна газета. Другому журналисту он сказал: «Говорю тебе, я не из храбрых. Эти чертовы землетрясения пугают меня до трясучки. Но, черт возьми, я живу здесь уже пятьдесят четыре года. Я с тем же успехом могу и остаться, я не уеду. Люди в городе, они не понимают. Они думают, что я притворяюсь. Ну, елки, мне же скоро восемьдесят четыре. Когда ты прожил пятьдесят четыре года в одном месте и другого дома у тебя нет, ты не можешь просто взять и уйти. Ну нет же. Люди просто не понимают».

Другая газета напечатала такие слова: «Если гора собралась что-то натворить, лучше уж мне здесь с этим столкнуться. Если я уеду отсюда и потеряю свой дом, я не протяну и недели, в мои-то годы. Просто умру, и умру несчастным. Затем вообще жить тогда – просто согнусь в три погибели и умру. Мое старое сердце остановится – это если оно есть, а то многие говорят, что сердца у меня нет».

Журналисты были в восторге, пресса буквально упивалась материалом. Там, где выражения становились слишком красочными, газеты заменяли их многоточиями. Публика покупала миллионы экземпляров газет и журналов. Трумэн стал звездой. Американцам нравится думать о себе как о сильных и независимых людях, вроде первых колонистов, и вот тут явился старый гордый лесной житель, подтверждая, что «дух Америки» жив и здоров.

А тем временем в судах и комиссиях штата Вашингтон бушевали споры о статусе Трумэна как единственного человека, оставшегося в «красной зоне». Законно ли его пребывание там? Или он нарушитель? Можно ли его силой эвакуировать для его же безопасности?

Земля все еще принадлежала Северной тихоокеанской железнодорожной компании. Был послан запрос, нельзя ли в сложившихся исключительных обстоятельствах аннулировать договор аренды, но ответ не приходил так долго, что уже не было смысла ждать. Шериф спросил у местной прокураторы, каковы законные права Трумэна; юристы посовещались и сообщили, что решение должен вынести независимый суд и что с учетом огласки трудно будет найти беспристрастных присяжных, поэтому подавать в суд они не будут. Кроме того, негативное освещение в прессе было практически неизбежным, так что вряд ли в округе мог бы найтись полицейский, который арестовал бы Трумэна, даже если он нарушил закон.

Но нарушил ли? Он жил в своем доме, никому не вредил, разве что себе. Правда, мысль «может, он просто не в своем уме?» вспыхнула на миг в мозгу шерифа – а если не в своем уме, возможно освидетельствование и затем эвакуация. Но затем бедный шериф понял, что для этого нужно привести к старику пару психиатров, а это дойдет до прессы, которая тут же разразится потоком язвительных статей… нет, это не вариант.

Дело в том, что Трумэн был умнее любого из тех, кто спорил о его правах. Он всегда был мил и любезен, когда чего-то хотел. Однажды он сказал, что «пресса сильнее закона» – предвидел ли он то, что может с ним случиться? Конечно, два дюжих молодых лесничих легко вытащили бы старика из дома и запихнули в машину или вертолет. Но пресса сообщала о каждом его шаге, и публика пришла бы в ярость. Начался бы крик: гражданские свободы, права человека, насилие! Трумэн с самого начала знал, что делает. Когда он вытаскивал на свет свои запасы виски и самогона, чтобы напоить ребят из прессы, им двигал далеко не только альтруизм. Теперь общественное мнение было на его стороне, и он был в безопасности.

«Безопасность» – неожиданное слово для описания жизни на склоне извергающегося вулкана. Но логика Трумэна была безупречна. Нам всем суждено умереть, и в любом случае лучше умереть у себя дома, чем в чужом месте среди чужих. Он же сам сказал: «Если я уеду отсюда и потеряю свой дом, я не протяну и недели». Хотя тут он, наверное, был неправ. В современной Америке старым сердцам не дают остановиться просто так, а если они и останавливаются, то жизнь в них возвращают силой. Трумэну светил дом престарелых, где он жил бы в запертом помещении, под лекарствами, растерянный, потерпевший поражение. И вот от этой опасности он себя избавил.

Трумэн остался. Утром 18 мая 1980 года, без четверти девять, гора Сент-Хеленс взорвалась, и Трумэн исчез вместе с ней. Сотни миллионов тонн камней, пепла и магмы, раскаленные до 700 градусов по Цельсию, взлетели в воздух со скоростью 900 миль в час, а потом лава потекла по склону горы. Озеро Спирит и окружавшие его леса исчезли навсегда.

Месяц спустя в баптистской церкви в Лонгвью, штат Вашингтон, состоялась поминальная служба по Трумэну. Службу вел президент баптистской конвенции. В своей поминальной речи он сказал такие слова: «Красота озера Спирит и горы Сент-Хеленс внушала благоговение, и никто не мог бы жить в таких местах без глубокой веры, которую нелегко описать. Жизнь Трумэна был подчинена смене времен года – он не сопротивлялся природе, он уважал ее. И он был частью круговорота природы. Где бы он сейчас ни был, если он видит происходящее здесь сегодня, он говорит: “Не смейте оплакивать меня! Я сделал, что хотел. Идите и веселитесь”».

Я благодарна Ширли Розен, чья книга «Трумэн с Сент-Хеленса» (Truman of St. Helens, Seattle, Washington State: Madrona Publishers) послужила источником информации для этой главы.