Читать книгу "Игры сердца - Анна Берсенева"

Весь его фантасмагорический рассказ Оля выслушала так, словно что-либо подобное происходило с ее братом постоянно или по крайней мере не в первый раз.

– В общем, что теперь делать, не знаю, – завершил Иван. – Мне адвоката срочно надо найти. Чтобы толковый был и чтобы в Ветлугу со мной согласился поехать. И у меня, Оль, если честно, только это в голове сидит как гвоздь, потому что адвокатов я, как ты сама понимаешь, даже бестолковых не знаю. А Даньку куда девать, непонятно. Ну, пару дней мама с ним в Тавельцеве побудет, надеюсь. А потом – с кем его оставлять, где вообще с ним жить… Не знаю!

– Неля с ним не побудет, – сказала Оля.

– Почему? – не понял Иван.

– Она уехала. Улетела. Вчера. К твоему отцу.

– Та-ак… – оторопело проговорил он.

– А что тебя удивляет? – пожала плечами Оля. – Не ты ли ей твердил, что отец из страны выезжать не может и решение поэтому за ней? Она же сама не своя ходила, Ванька, ты не видел, что ли?

– Да видел… – мрачно пробормотал Иван. – И твердил ей, конечно, но… Черт, как не вовремя! А надолго мама уехала, не знаешь? Не сказала она?

– Не сказала. Ты, между прочим, тоже уехал – никому ничего не сказал: куда, на сколько. Я думаю, Неля останется с твоим отцом, Вань, – сказала Оля. И добавила, помолчав: – Я бы осталась. Хоть где.

– Оля, – осторожно спросил он, пытаясь поймать ее замерший взгляд, – а тот человек… Ну, который…

– Он, я надеюсь, скоро выйдет, – встряхнув головой, словно прогоняя опасные видения, ответила она. – Это ведь хоть и мерзкая, но слишком примитивная провокация была – то, из-за чего его арестовали. И, главное, не только с ним такое проделали, со многими ветврачами. Слишком массово, и это привлекло внимание. Просто не включили их в список тех, кто имеет право работать с наркотическими веществами, а потом стали арестовывать. Кого – чтобы имущество выманить, а кого для галочки просто – для раскрываемости. Так что Герман Тимофеевич должен из Матросской Тишины выйти. Должен.

– И… что?

– Я не знаю, Ваня. – В ее голосе промелькнула растерянность. – Я не думала, что такое может быть. Это как-то слишком… по-детски, да? – робко спросила она. – Даже мама говорит, что мне ведь не шестнадцать лет, чтобы вот так вот…

– Мне тоже не шестнадцать, – усмехнулся Иван. – Очень не шестнадцать! Однако видишь, как оно у меня вышло. Со стороны – идиотизм ошеломляющий, а… В общем, как оно со стороны, мне плевать. Так что разумных советов ты от меня не жди.

– Я и не жду. – Оля улыбнулась жалкой улыбкой и сказала совсем тихо: – Я, Ванька, ничего вообще не жду. Только его. Если он захочет меня увидеть. Вот так вот. – Она снова встряхнула головой и сказала: – А адвоката я знаю. Очень хорошего. Он Германа Тимофеевича защищает и вообще давно с ним работает. Я ему позвоню. Если Аверин в твою Ветлугу согласится ехать, то все будет хорошо, даже не сомневайся. Мне кажется, это дело выеденного яйца не стоит. А я теперь, знаешь, в обстоятельствах уголовных дел лучше, чем во временах французских глаголов, разбираюсь. – Оля улыбнулась уже не жалко, а просто, как всегда она улыбалась брату, и добавила: – И не переживай ты, кто с Данькой будет сидеть. Няню найдем. Перевезем его с ней на дачу. А потом ты из Ветлуги вернешься, и можете жить здесь. В этой квартире, – уточнила она.

– Ну, Оль, насчет квартиры ты брось, – поморщился Иван. – Что еще за благотворительность? Разберусь как-нибудь с жильем.

– Много с чем ты намерен разбираться. И все это разом, главное, – усмехнулась Оля. – Сам ты брось, Ванька. Не забивай себе голову ерундой. Ты же здесь вырос, здесь все твое. – Ее взгляд остановился на ракушках «Шлем» и «Морское ухо», которые так до сих пор и лежали на полу, где их позабыл Данька. – И потом, сам видишь, как все складывается: мама на даче прижилась, Нинка днями во Францию уезжает, на сколько – неизвестно, а я… Я, Вань, даже на день вперед не загадываю, что будет. Так что помешать ты с Данькой здесь никому не можешь, даже если бы захотел. И, кстати, насчет няни я Ирку Головину спрошу. Что-то она на эту тему буквально пару дней назад говорила, но я тогда не прислушивалась, конечно. То ли племянница ее хочет устроиться, то ли тетя. В общем, не волнуйся, Вань. Это горе – все не горе!

– Ладно, Царевна-Лебедь, – улыбнулся Иван; пушкинскую сказку, из которой были слова про горе и не горе, они с Олей читали когда-то вместе, поочередно водя пальцами по строчкам. – Повезет же твоему князю Гвидону!

Глава 13

Глупо было не сообщить о своем приезде. Безусловно, очень глупо. Но Нелли не представляла, что именно стала бы сообщать. Ванька записал ей Данин телефон, но как по нему позвонить, что сказать? Привет, Даня, встречай, я решила тебя навестить? Или отправить письмо с такими же бодренькими словами? И то и другое было непредставимо.

Может, если бы Ванька был дома, она попросила бы позвонить его. Но сын неожиданно уехал, и непонятно было, когда он вернется. Вид у него перед отъездом был такой тревожно-сосредоточенный, что Нелли решила не беспокоить его своими делами. В конце концов, он взрослый человек, и у него собственных забот хватает. С женой своей бессмысленной никак не разберется, теперь еще поездка какая-то странная… Наверное, по работе неприятности. Захочет – скажет, а не захочет – ну и нечего нервы ему зря трепать.

Таким вот образом Нелли и оказалась теперь в аэропорту Бен-Гурион одна, с английским разговорником в руке и с полным отсутствием представления о том, как ей добираться до Иерусалима.

Впрочем, неясностей с транспортом и прочих подобных трудностей Нелли как раз не боялась. Она часто ездила в Европу и предполагала, что жизнь в Израиле налажена не хуже, чем в любой нормальной стране.

Другого она боялась, совсем другого, и этот страх, то есть не страх, а трепет, или тревога, или даже отчаяние, – это преследовало ее всю дорогу.

В аэропорту она взяла такси и показала водителю бумажку с иерусалимским адресом. На то, чтобы разбираться с маршрутами экспрессов и приобретением билетов, у нее сейчас просто не хватило бы сосредоточенности.

Всю дорогу Нелли смотрела на дорогу и вспоминала, как подружка рассказывала ей, что на иврите нельзя сказать «еду в Иерусалим», а можно только – «поднимаюсь в Иерусалим».

Пока она поднялась в Иерусалим, на его холмы опустился вечер. Водитель выгрузил ее чемодан рядом с домом и что-то спросил. Нелли пожала плечами, он улыбнулся и развел руками, словно извиняясь: что, мол, поделаешь, я на твоем языке не говорю. Нелли расплатилась, и он уехал. Она набрала код Даниной квартиры, послушала звонок. Ответом ей была тишина.

«А ты думала, он днем и ночью у окошка сидит и тебя дожидается? – сердито подумала она. – Он, может, на Мертвом море отдыхает. Или в Эйлате к коралловым рифам ныряет, да мало ли где. Дура набитая!»

В первом этаже дома располагалась маленькая лавка; Нелли вошла туда. Надо было успокоиться и решить, что делать дальше. И, наверное, все же позвонить Дане – по крайней мере узнать, в городе ли он.