Читать книгу "Большая охота - Игорь Черепнев"

Еще в училище юнкер Мазепенко, которого однокашники именовали не иначе как Мазепой, полностью соответствовал одному из толкований этого прозвища – грубиян, неряха. Выпуск в полк ничего не исправил: страсть к карточной игре, соединенная с категорическим нежеланием отдавать долги, слишком вольное отношение к казенным суммам должны были закономерно завершиться позорным изгнанием со службы. Но, как ни странно, Ивана Степановича спасли события 1905 года и разгул революционного террора на просторах Российской империи. Значительная часть офицеров, коим выпала судьба противостоять вспышкам насилия, отнеслась к этому, как к работе хирурга, который вынужден порой брать в руки скальпель, дабы спасти жизнь человека, а часть, в основном – гвардейцы, вообще отказались «играть роль полицейских». Иван Степанович же, напротив, понял, что ему достался редкий шанс сделать карьеру. Действуя почти по рецепту своих польских родичей: «Холопов – огнем и мечом», он не брезговал сам пускать в ход тяжелые кулаки или плетку, предварительно проверив, надежно ли связаны руки, не делая различия по половой или возрастной принадлежности бунтовщика.

Но увлекшись «искоренением смуты», Мазепенко несколько перестарался и, дабы избежать бойкота сослуживцев, решил перейти в жандармский корпус. Кумовство, неистребимая болезнь России-матушки, помогло борцу с революцией.

Когда-то еще Грибоедов вложил в уста Фамусова слова: «Как будешь представлять к крестишку иль местечку, ну как не порадеть родному человечку?» Именно в соответствии с этим «рецептом» графиня Н., желающая сделать приятное своему «близкому другу», замолвила словечко перед тайным советником В., которому штабс-ротмистр скрепя сердце пару раз «удачно» проиграл некоторые суммы, а тот в свою очередь обратился к генералу М., который был ему некоторым образом обязан, и в итоге, последний в этой цепи, закрыв глаза на все грехи штабс-ротмистра, подписал бумаги на перевод.

Так жандармерия Российской империи «обогатилась» новым пополнением. Увы, именно подобные индивидуумы и создали тот негативный образ «душителя свободы», «унтера Пришибеева», который чернил в глазах общественного мнения те сотни людей, которые, не зная покоя, вели борьбу с внутренними и внешними врагами и к которым так называемая интеллигенция, подобно графу Льву Толстому, возмущаясь «хладнокровным контрреволюционным насилием государства», сразу же мчалась за помощью, когда «пламя бунта народного» могло испепелить их уютные усадьбы.

Сослуживцы в основном сторонились нового коллегу. У них вызывали неприятие излишняя вкрадчивость и слащавость Мазепенко в общении со старшими или более удачными коллегами, и одновременная грубость с подчиненными, а также готовность лично помочь в выбивании показаний из задержанных. Штабс-ротмистр, не владея и, откровенно говоря, и не пытаясь обучиться весьма модному тогда искусству джиу-джитсу, больше полагался на массивные кулаки и несколько не типичную для его комплекции подвижность. В общем, служил Иван Степанович, как умел, себя не забывал, обрастал агентурой из эсеров и эсдеков, не брезговал и уголовниками, но была у него одна тайная страстишка – совсем юные девочки. Тем более что недостатка в тайных неподнадзорных притонах не было. Многие газетные объявления предлагали воспользоваться для коротких встреч услугами гостиниц с роскошью, отдельными номерами в разных стилях – ампир, маркиз, людовик, рококо, фантазии, прекрасными пружинными кроватями с балдахинами в китайском стиле от одного до трех рублей. Все было хорошо, служебное положение служило практически непробиваемым прикрытием, если бы не его командировка в Ригу.

Прибыв в город, он остановился в одном из небольших пансионов, который ему в порыве пьяной откровенности настоятельно рекомендовал один из постоянных карточных партнеров. Владелица заведения, почтенная фрау Мюркель, содержала двенадцати-четырнадцатилетнюю прислугу, в задачу которой входило не только следить за порядком в номерах, но и оказывать абсолютно всяческие услуги любвеобильным постояльцам. Неделя пронеслась незаметно, но как-то утром одна из его малолетних пассий подняла крик. Естественно, сбежались люди и в случае необходимости два, а то и три свидетеля, не считая «пострадавшей», готовы были подтвердить факт растления несовершеннолетней, соединенный с физическим насилием. Мазепенко попытался сыграть образ разъяренного честного служаки, и поэтому вопли типа: «Не потерплю», «Разорю», «Сгною на каторге, курва немецкая» были слышны, вероятно, за квартал. Но тут в дело вмешался уже немолодой господин, в строгом гражданском костюме, но с военной выправкой.

Властным движением руки он выпроводил из номера всех и на вполне хорошем русском языке предложил «побеседовать, как цивилизованные люди». В разговоре, показав великолепное знание законов Российской империи, господин, отрекомендовавшийся коммерсантом из Германии Мюллером, просветил присмиревшего жандарма о том, что «за сии деяния, в соответствии с Уложением о наказаниях уголовных от 1885 года, полагается лишение всех личных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и ссылка на жительство в Сибирь, или содержание в исправительных арестантских отделениях. А если учесть еще и фотографии, которые могут попасть в газеты, то герра Мазепенко ждут весьма незавидные перспективы. Впрочем, если они сумеют договориться…»

Таким образом, в перечне завербованных немецкой разведкой и появился молодой жандармский офицер, который после начала военных действий был направлен в крепость Ново-Георгиевск…

* * *

Немного подумав, Мазепенко приказал Черешнину:

– Выпускай своих агитаторов, пускай бузу среди солдат затевают возле казармы, где «партизаны» расположились. Если получится, то офицеров этих в лазарет спровадить надобно.

– А ежели мои солдатики перестараются малость, ваше благородие, да и пристукнут их?

– А в 1905 году ты ручки-то замарать не боялся? – Мазепенко немного удивленно посмотрел собеседника. – Парой грехов больше ни Бог не заметит, ни я не взыщу! Работайте спокойно. Хотя нет, мне этот подпоручик нужен живым…

Бейцин с энтузиазмом взялся за новую задачу. Еще бы, у него теперь был шанс посчитаться с этим «шибко грамотным золотопогонником», который его давеча опозорил. И спектакль начался…

Глава 38

Чего он там пищит?! Офицеров к ответу?.. Кровь им пустить?.. Это мы сейчас посмотрим, кто кому кровь пустит! Оп-па, а Мишаня меня увидал. Глаза загорелись, на мордочке крупными буквами написана мстительная радость, типа «Щас я тебя!». Еще чуть-чуть, и натравит на меня своих дружков. Рука с люгером взлетает вверх, бахает выстрел… Ну, вот, был агитатором, стал трупом. Потому, как во лбу лишняя дырка образовалась, природой не предусмотренная. Пользуясь секундным замешательством, двигаюсь к складу. Все, я у дверей. Вся толпа почти одновременно поворачивается ко мне, мгновения мертвой тишины сменяются угрюмым, зловещим гулом.

– Что, бандарлоги, нюх потеряли?! А ну, осади назад!

Из толпы раздается чей-то тонкий, с истеричным подвизгиванием, голос:

– Вот видели, братцы! Офицерье нас уже без суда и следствия стреляить! Безвинного человека убили! Бейте его, товарищи! Бейте золотопогонника, он один тута!