Читать книгу "Квадратное время - Павел Дмитриев"

По его лицу блуждала грустная, немного насмешливая улыбка. И как только я умудрился не заметить, что кто-то подошел совсем близко?

– Простите, – начал я и резко осекся.

Уж слишком примечательное название имела книга, раскрытая в руках моего невольного собеседника: «Двадцать шесть тюремъ и побѣгъ с Соловковъ»! Поэтому вместо дежурных фраз извинений я без всякого вежества выпалил:

– Нельзя ли мне посмотреть вашу книгу поближе?!

– Вам так близка эта тема? – господин на секунду замер, очевидно прикидывая, как лучше ответить на подобную грубость, но все же протянул требуемое.

– Безусловно! Прошу меня извинить, – я запоздало вспомнил о правилах приличия. – Мне удалось бежать из концлагеря в Кеми всего несколько месяцев назад!

– Вот как?! Знаете ли, молодой человек, мне тоже случилось побывать в тех краях, да не по своей воле! Двух лет не прошло… Ах да, позвольте представиться: Борис Леонидович Седерхольм,[249] прошу, как говорится, любить и жаловать.

– Обухов, Алексей, – торопливо пробормотал я. – Вы тоже смогли бежать из Кемперпункта?!

– Нет, разумеется нет, – тихо рассмеялся мой новый собеседник. – Староват уж для таких подвигов. За меня как финского подданного вступилось правительство, друзья из посольства подсобили опять же, но… Чуда пришлось ждать два года, сперва в Бутырке, а потом на самих Соловках. На последнем пароходе выскользнуть успел, перед зимовкой уж с жизнью прощался. Знаете, я ведь целую книгу воспоминаний написал об этом, только недавно передал рукопись в парижское издательство.

– Но как же большевики до вас в Финляндии добрались? – опешил я.

– Так я сам приехал в Москву, пытался продать аргентинский красный Cronn, то есть дубильные экстракты из квебрахо от компании Villa Guillemina. Поначалу все хорошо шло, на Красина удачно вышел, и мы договорились с кожевенным синдикатом на крупную партию. Но потом что-то разладилось у дипломатов в Южной Америке с официальным признанием Советов, в отместку или от обиды большевики все коммерческие отношения с ними разорвали, мне же начали тянуть с выдачей разрешения на выезд. Признаться, сперва я полагал, они опомнятся, ведь столько шкур гниет, но не прошло и месяца, как чекисты сумели придумать глупый повод и меня арестовали.

– Умеют, гады! – я невольно вспомнил иностранноподданных соседей по камере в Шпалерке.

– Вы случайно не вместе с господином Бессоновым бежали? – Борис Леонидович жестом указал на книжку, которую я все еще держал в руках, причем вверх ногами.

– Так он еще и не один умудрился вырваться из этого ада!?

– Ушли оружными, впятером.

– Молодцы какие, целой командой, – произнес я с завистью. – Мне же пришлось в одиночку, вы же знаете, там никому нельзя и слово доверить!

– Очевидно, Бессонову с друзьями повезло, но я успел бегло просмотреть лишь пару страниц ближе к концу.

– Прошу прощения, – я с неохотой протянул книгу обратно, надеясь, впрочем, на ответную вежливость. – Сегодня же закажу экземпляр для себя!

– Ох, мне совсем не сложно одолжить ее вам для чтения, – не обманул моих ожиданий Борис Леонидович. – Так будет быстрее…

«И куда дешевле», – отметил я для себя.

– Хоть сегодня, – глаза за пенсне подозрительно блеснули. – Но у меня будет небольшое условие.

– Разумеется, все, что в моих силах!

– Вы сейчас же расскажете мне свою одиссею!

– С удовольствием, – тут уж пришла моя очередь улыбаться. – Но мне никак не справиться со столь тяжкой задачей на голодный желудок.

Ужинали в уже почти позабытом мной «Bellevue», цены в нем, увы, совсем не по карману портовому грузчику. Но если приглашают, отказываться тяжелый грех: шикарная кухня и неплохой бренди, что еще нужно двум русским, чтобы скоротать вечер?

Поначалу я боялся повторения истории с РОВСовцом Ларионовым, но оказалось, совершенно напрасно. Борис Леонидович оказался исключительно приятным собеседником, он не питал особой ненависти к большевикам, скорее искренне удивлялся их бестолковости; не строил планов мести, тем более не пытался загнать меня в логическую ловушку. Мои приключения интересовали его примерно как чтение авантюрного романа. Не удивительно, что продолжение беседы вышло литературным.

– Почему бы тебе (как-то незаметно он перешел ко мне на «ты») не написать книгу? – поинтересовался господин Седерхольм после счастливого финала. – Советами сейчас многие интересуются, для европейской публики они новая terra incognita. Кстати сказать, в издательстве неплохой гонорар обещали за мой скромный труд… Уже выплатили авансом шесть тысяч франков!

– Да я мечтал об этом каждый день, пока по карельским болотам мыкался!

– Так за чем дело встало?

– Деньги, – от досады и выпитого я впечатал в столешницу сжатую в кулак руку так, что посуда отозвалась легким звоном. – Ни знакомых, ни друзей, чуть отойди от порта, везде шпарят на финском или шведском. Куда пойти, кого искать? Еще и с местными эмигрантами поцапаться умудрился!

Это с питерскими-то снобами? – пренебрежительно рассмеялся Борис Леонидович. – У меня с ними тоже дружбы нет. Мусолят покрытые плесенью сплетни, мечтают вернуться… Куда?! Там давно иной мир. Да ты ведь сам советский, все прекрасно знаешь!

– Вот и пытался объяснить…

– Только время потеряешь, – господин Седерхольм смел тему резким взмахом руки. – Мир достаточно велик и без России. Вот взять хоть Палермские леса в Буэнос-Айресе…

– Еще с орфографией у меня проблема, – перебил я собеседника, возвращая его на куда более интересную тему. – Читать с ятями не сложно, но если писать – отвык, засмеют ведь.

– Могут, эти могут, – совершенно неожиданно согласился собеседник. – Вот ведь какая дурацкая история… мне самому пришлось переписать черновик на французский! И думаешь почему? Да в наших эмигрантских издательствах увидели в романе несправедливый поклеп на родину! Не, ты только представь! Сами на всех углах кричат, что большевистский строй ужасен и гнусен, да так, что говоря подобное испытываешь какое-то неловкое чувство, точно настаиваешь на азбучных истинах, которые всем известны и в доказательствах не нуждаются. Но при этом верят советским заверениям, пышным декларациям, амнистиям и прочей бумажной «эволюции». Хуже того, эти идиоты свято убеждены, что Соловки ничуть не страшнее военного лагеря в Галлиполи, всего отличия – здоровая крестьянская работа вместо военной муштры!