Читать книгу "Колесо страха (сборник) - Абрахам Грэйс Меррит"

Он вписал имена и отдал лист доктору Лоуэллу.

– Я б прямо щаз отправил, док.

Лоуэлл кивнул и вписал адрес. Билл перепечатал сообщение на машинке. Лоуэлл открыл дверь и, позвав Бриггса, отдал ему послание.

– Надеюсь, он вроде как шустро ее получит и приедет, – сказал Макканн, наливая себе выпить. – А теперь начну сначала. Давайте сперва я все, значит, расскажу, а коли будут вопросы, так спросите, как закончу. После того как вы, – он мотнул головой в сторону Билла, – мне все вроде как рассказали, я поехал в Род-Айленд. У меня было вроде как чутье, так что я деньжат-то с собой и прихватил. Вижу, значит, на карте местечко под названием Беверли – это ближе всего к ранчо этого де Кераделя. Дальше там поля и поместья. Ну, еду я, значит, туда. Добираюсь, как уже стемнело. Милая деревушка, старомодная такая, одна улица к воде спускается, кой-какие магазинчики, кинотеатр. Вижу хибару, и на ней вывеска: «Беверли Хаус», Ну, думаю, останусь тут на ночь. Я так понимаю, де Керадель и девка его должны тут проезжать, чтобы на ранчо свое попасть, и мож’ покупают тут что. Значит, думаю, люди-то о них наверняка судачат, а стало быть, хозяин «Беверли Хаус» чего и знает. Ну, захожу я вроде как, и там старик такой, похожий на помесь козла и вопросительного знака, за стойкой сидит. Говорю ему, что ищу ночлег и что останусь еще на день или вроде того. Он спрашивает, не турист ли я, а я такой говорю, что нет, и такой, вроде как поколебавшись, говорю, что у меня тут, значит, дела. Он уши сразу навострил, ну а я и дальше: мы там, откуда я приехал, как играем, кладем карты на стол. Ну, он уши пуще прежнего поразвесил, а когда я пачку зелени из кармана достал, он меня аж зауважал. А мне того и надобно. Я, значит, ужинаю – чертовски неплохо, – и, когда я уже почти закончил, старый козел подходит, спрашивает, как и что, и я ему говорю, значит, все окей, садись. Ну, он садится. Мы говорим о том о сем, и он начинает расспрашивать, что у меня за дела, и мы угощаемся отличным сидром. Ну, я ему вроде как по секрету сболтнул, что выращиваю в Техасе коров, и неплохо на этом поднялся, и что мой дед был из этих краев, и я вот решил сюда перебраться. Он спрашивает, как звали деда, я говорю, мол, Партингтон, что надеялся выкупить наш старый дом, но слишком поздно прослышал, что он продается и его какой-то француз по имени де Керадель купил. Но, говорю, мож’, я смогу где рядом местечко присмотреть или, мож’, француз мне продаст землю. Тогда я подожду, мож’, французу надоест и он мне по дешевке продаст.

– Ранчо, которое приобрел де Керадель, – объяснил мне Билл. – Принадлежало семье Партингтон на протяжении поколений. Последний из них умер года четыре назад. Я говорил Макканну об этом. Продолжайте, Макканн.

– Он, значит, выслушал меня, и лицо у него стало такое испуганное, – сказал Макканн. – Потом говорит, что моим дедом, наверное, был Эбен Партингтон, который после Гражданской войны поехал на Запад, и я сказал, что да, потому что деда звали Эбен, но он вроде как затаил на семью обиду и особо о них не говорил, потому я и решил вернуться в родные края. Сказал ему, мол, думал, если выкуплю дом и буду в нем жить, то вроде как смогу примириться с теми призраками, которые деда-то моего отсюда вышвырнули. Это был, конечно, выстрел в небо, но я угодил в яблочко. Старик разговорился. Сказал, что я точно внук Эбена, потому что Партингтоны никогда обид не забывали. Потом сказал, что маловато шансов выкупить землю обратно, потому что француз угрохал на нее кучу денег, но якобы рядом есть местечко, и он может позаботиться, чтобы сторговать его задешево. Еще сказал, что если бы я и выкупил ранчо Партингтона, то мне б там не понравилось. И смотрел на меня так испуганно, гадая о чем-то. Я сказал, что твердо намерен вернуть родную землю, – я, мол, всегда вроде как думал, что этой земли тут завались, не то что на Западе. И спросил, что там на ней понастроил француз. Ну, старый козел достал карту, показал мне участок. Он прилегает прямо к морю – там узкий перешеек, мож’, в тыщу футов. Потом участок расширяется, и в нем, я мыслю, где-то две тыщи акров. Он мне сказал, что француз построил стену в двадцать футов высотой через этот перешеек с воротами в центре. Но через эти ворота никто не ходит. Все, что идет на ранчо из деревни, включая почту, забирает охрана. Иноземцы, говорит, забавные темнокожие коротышки, всегда заранее готовят деньги и ничего не говорят. Сказал, забирают припасы на лодке сразу помногу. Еще у них есть грузовик, ферма, скотина – коровы, овцы и вроде того, свора собак. Говорит, никто собак не видел, кроме одного парня, а тот… И тут он затыкается и пялится на меня так испуганно. Ну, я беру это на заметку, но дальше вроде как не стал на него давить. Спрашиваю, был ли кто внутри и что там как, а он говорит: «Нет, никто, кроме того мужика, что…» – и снова заткнулся. Ну, я думаю, что он о том же, который видел собак. Все интереснее и интереснее, думаю. Говорю, чего же это, вдоль всего побережья неоткуда пробраться и посмотреть? Но он говорит, что там кругом скалы и всего три места, где можно на лодке причалить, и все они охраняются, как и ворота. И смотрит на меня подозрительно так. Я говорю: да, точно, вспомнил, мне ж батя рассказывал. И дальше о береге, значит, не говорю. Спрашиваю просто, что да как, что построили, он отвечает, что они разбили сад камней. Говорю, кому на хрен понадобился сад камней в таком каменистом месте? Он выпил и сказал, что это другой сад камней, а может, и не сад вовсе, а кладбище, и опять смотрит испуганно так, побледнел аж. Мы еще выпили сидра, и он мне сказал, что зовут его Эйбрахам Хопкинс, и сказал еще, что где-то через месяц после того, как француз сюда перебрался, пара рыбаков возвращалась домой и у них мотор заглох в аккурат напротив дома Партингтонов. Яхта француза как раз причалила, и с нее на берег сходили люди. И пока рыбаки дрейфовали, они насчитали больше сотни людей. Говорит, еще месяц спустя мужик из Беверли, Джим Трейнор, значит, едет ночью, глядь, вдоль дороги парень, шатаясь, бредет. Тот парень видит свет фар, пытается удрать, но падает. Тейлор выходит, замечает, что тот в одних подштанниках и на шее у него сумка, валяется в отключке. Тейлор его подобрал и отвез в «Беверли Хаус». Тут его отпоили ликером, и он пришел в себя, но оказалось, что это итальянец, который не до хрена понимает по-английски, да еще и напуган до полусмерти. Все, чего он хотел, – это получить какую-нибудь одежонку и убраться прочь. И открывает сумку, а в ней деньги. Они выяснили, что он сбежал с ранчо де Кераделя, прыгнул в воду и плыл, пока не выбрался за стену, а потом и на сушу. Он говорил, что они вытесывали огромные камни и устанавливали их, как надгробные плиты, вокруг дома, который строили в центре. Говорил, эти камни в высоту под двадцать-тридцать футов.

Я почувствовал, как по моей спине пробежал холодок.

– Повторите, мистер Макканн! – попросил я.

– Лучше я расскажу так, как умею, док, – терпеливо сказал южанин.

– Я знаю, о чем ты подумал, Алан, – осадил меня Билл. – Пусть Макканн продолжает.

И Макканн продолжил:

– Итальянец не рассказал, что его напугало. Он лишь дрожал да крестился непрерывно, говорил, что дом тот в центре каменного круга вроде как проклят. Говорил, что это дом дьявола. Они влили в него еще ликера, и он заявил, что дьявол, значит, забирает души. Сказал, что из сотни людей, что приехали с ним, половину убили упавшие камни. Сказал, что никто не знает, куда потом делись их тела. Сказал, что всех набирали из отдаленных городов и никто вроде как ни с кем не был знаком. Сказал, что потом привезли еще около пятидесяти человек. Сказал, что нанимали только мужчин без семей. И потом он вдруг взвыл, закрыл, значит, голову руками и выбежал наружу. Два дня спустя, старый козел говорит, нашли его труп на берегу в миле отсюда. Все решили, что итальяшка свихнулся или надрался. Но старик говорит: «Не верю я в это». Слишком напуган был. Тут, говорит, не надо быть вроде как семи пядей во лбу, чтобы смекнуть: дело нечисто. Еще рассказывал, парни на лодке плавали, пытались поглядеть на эти камни. Но ни черта не увидели. Не в том смысле, что их там нет, а потому что камни те, значит, за деревьями. Ну, как бы там ни было, закопали они итальяшку, а деньги его на налоги пошли – на приют для нищих. Я об этом позже расскажу, – сказал Макканн. – Короче, сдается мне, что старый козел таки смекнул: все то, что он мне понарассказывал, не шибко поможет ему продать участок. Он, значит, рот захлопнул и посмотрел на меня так, бородой тряся. Ну, я и говорю: якобы оттого, что он наговорил, мне все больше и больше интересно. Говорю, значит, нет ниче лучше, как добрая тайна, и чем больше я слушаю, тем больше думаю, как бы переехать к такой поближе. Ну, мы еще выпили, и я говорю, что коли б он смог нарыть еще таких историй, как он мне порассказал, то земля считай что продана. Да и плачу наличкой. И что завтра надо взять и вроде как сходить поглядеть на то ранчо, о котором он толкует. Говорю, пора нам на боковую, так что мы, значит, еще пьем и по койкам. Замечаю, что он на меня все пялится, пока спать иду. На следующий день – это, значится, в среду – он уже с утра на ногах. Мы грузимся в его автобус и едем. Вскоре он начинает мне рассказывать об этом парне, что собак видел. Лиас Бартон, мол, зовут его. Говорит, Лиас любопытнее, чем дюжина горничных в доме, куда только въехали молодожены. Говорит, любопытный аж страсть. Говорит, он бы проколупал дырку в ад, чтобы поглядеть, даже коли б знал, что оттуда смола польется прям в морду ему. Ну, Лиас бродил и бродил вдоль этой стены, все хотел выяснить, что ж там, значит, за ней. Он дюжину раз был на участке старины Партингтона и все там знал, а эта стена тут была, как если б его жена лицо вуалью завесила. Он знал, что лицо-то под ней то же самое, но надо ж поднять вуаль и убедиться. И потому Лиасу приспичило поглядеть, что за стеной. Он знал, что днем шансов у него нет, но он все вдоль стены излазил и нашел местечко у воды. Говорит, с каждой стороны стены можно перебраться по камням, к которым она примыкает, значит. Лиас понял, что можно вроде как подплыть на лодке и забраться на стену. И вот он выбрал ночь, когда полнолуние и посветлее, но облачно. Взял с собой лестницу и забрался на стену, когда луну скрыли облака. И вот сидит он на верхушке стены, втаскивает наверх лестницу и оглядывается, думает спустить ее с другой стороны. Он ждет, чтобы луна выглянула, видит внизу луг и, значит, кусты высокие. Ждет, чтоб облака опять луну закрыли, спускает лестницу и лезет вниз. И вот когда он добирается до сути, старик останавливает свой автобус. И я такой: «Ага, а дальше-то что?» А он такой: «А потом мы его на следующее утро подобрали. Он наворачивал на лодке круги по бухте и вопил: “Уберите их, уберите их!” Мы его в чувство привели, он нам вот это и рассказал». А потом, – сказал Макканн. – А потом… – Он налил себе выпить и осушил стакан. – А потом старый козел оказался лучшим лжецом или лучшим актером из всех, что я видел. Потому как он говорит: «Лиас такой…» И старик закатывает глаза, и у него лицо принимается дергаться, и он вроде как орет: «Слышите трубы? О, услышьте трубы, что будто птицы! О, Господи, взгляни, они бегут и прячутся в кустах! Прячутся и трубят! Господи, они как люди, но они не люди. Взгляни, они бегут и прячутся!.. Что это? Будто лошадь… огромная лошадь… скачет… скачет! Иисусе! Взгляни на нее… на ее волосы… на ее голубые глаза и белый лик… на лошади… на большой черной лошади! Гляди, как они бегут… Услышь, как трубят! Поют, как птицы! В кустах… От куста к кусту… Взгляни на собак… Это не собаки… Господи Иисусе, уберите их от меня! Иисусе! Уберите их от меня! Гончие Ада… Иисус всемогущий… Уберите их от меня!» Меня аж проняло, – сказал Макканн. – Я сейчас вам это рассказываю и дрожу. Потом он завел автобус и поехал дальше. Ну, я такой и спрашиваю: «А дальше что?» А он: «Все. Все, что мы смогли из него вытянуть. С тех пор так в себя и не пришел. Мож’, он просто башкой долбанулся. Мож’, так – мож’, нет. Как бы то ни было, Лиас от любопытства своего избавился. Ходит теперь по деревне один, глаза навыкате. Начни его расспрашивать, и он устроит тебе, значит, как я только что показал. Только лучше». А я и спрашиваю, а мурашки по спине так и бегают: «Если то, что похоже на людей, не люди, а то, что похоже на собак, не собаки – то что же это на хрен такое?» А он мне: «Да я не больше твоего знаю». А я ему: «Ну да. Ну а что это за девка на черной лошади?» А он: «А, так это девка француза».