Читать книгу "Беременность. Роды. Первый год жизни. Ответы на самые важные вопросы будущей мамы. Разговор с доулой - Марьяна Олейник"

Я не говорю и не настаиваю, что эти чувства есть у каждой женщины, но они бывают. И бывают нередко. Не все, не всегда, не к каждому ребенку. Но когда они есть – внутри чувство невыразимого одиночества, потому что не просто не разделяешь их ни с кем другим, не просто не разделяешь их внутри себя от восприятия самой себя (если я чувствую обиду на ребенка – это еще не значит, что я в целом – плохая мать), но еще и сама одной своей частью натравливаешь и гнобишь вот эту часть своей души, что так чувствует.

А ведь это чувства… это не то, на что можно директивно повлиять – не захотел – не будет, заставить не. Их возможно только принять, только прожить, отплакать своего того, «идеального» ребенка, свою ту «идеальную жизнь», свой образ себя, «идеальной матери», отплакать, прожить тщетность их присутствия в реальности и, освятившись слезами, опустошенная в переживании утраты их, прийти с улыбкой и принятием – к тому, что есть. К Тому, что есть. Открыть ему сердце и любить рекой: ровной, льющейся, без плотин, без льдин, без болотных застоев.

В это есть смысл смотреть, разбираться с этим, искать причины и освобождаться.

«Я не люблю своего ребенка», или О Реке, которая всегда есть

Мать любит своего ребенка. Это истина, созданная самим солнцем с землей, сушей с берегом, жизнью со смертью. Это непреложный жизненный закон о том, как течет река. Поток материнской любви. Река света и тепла, самого нежного, самого исцеляющего, все покрывающего, берегущего, окрыляющего. Ее не может не быть.

Но бывает так, что приходит ко мне женщина и в слезах и отчаянии говорит: «Я так и не люблю своего ребенка. Я забочусь о нем из долга, из социальной роли матери, просто потому, что я знаю, как это должно выглядеть правильно. Но внутри у меня пусто, будто не хватает чего-то». В этом месте она совсем заливается слезами боли и вины.

Чаще всего так говорят женщины после кесарева сечения. Но и мамы с малышами, рожденными даже дома, тоже так порой говорят.

Первое, что я отвечаю ей, это: «Посмотри, как ты плачешь. Ты видишь свои слезы? Если бы ты не любила своего ребенка действительно, слова о том, что ты не любишь его, не причиняли бы тебе такую боль. Именно то, что ты плачешь об этом, и говорит, что вот она – любовь льется. Просто любви твоей больно. Больно ей любить. Есть какой-то затык, какая-то рана или блок, которые мешают ей литься свободно».

У меня есть такая картинка. Недостаток материнской любви может быть «физиологическим» и «патологическим».

Физиологический – это когда мама еще не «размамилась» – слово, которым одарила меня одна моя любимая беременная.

Когда ребенок рождается, мы только головой понимаем, что он наш, и телом – гормонально. Иными словами, любовь к нему, то, что мы называем любовью, ощущается благодаря инстинктам – гормональному коктейлю, запущенному из беременности – в роды, из родов – в кормление грудью и касания малыша. И благодаря социальному знанию – что это же мой ребенок, я не могу его не любить.

Но третий вид любви – тот, который рождается к человеку, когда он становится родным нам, потому что узнан нами, познан, и в связи с пережитым вместе, из опыта отношений, которые у нас есть, – ему еще практически не из чего родиться. Но именно эта любовь и есть та, что любовь…

Та любовь, которую мы чувствуем к душе другого человека, к жизни в другом человеке, к Богу в нем, к любви в нем. Из родства и познанности, из опыта и пережитого вместе, из отдачи и даров, из ран и примирения. Такого опыта с новорожденным ребенком у нас пока еще нет.

Этот опыт рождается аккуратно, складывается из лучиков моментов, разгорается постепенно. Вот малыш лежит, а ты разглядываешь его линии лица, как дергается его личико во сне, и что-то внутри откликается, узнает, приживается к нему. Вот он улыбнулся какой-то именно своей, особенной, не похожей ни на чью в мире, в сочетании одновременных эмоций, улыбкой. И ты сначала замираешь в восхищении и удивлении, узнавая, чтобы потом любить эту улыбку, говорящую именно об этом человеке.

Вот он не спал уже несколько часов и кричит от непонятно как образуемой боли, и ты качаешь его на руках, пытаешься сама быть спокойной, чтобы передавать это спокойствие ему, пробуешь разные штуки – работающие и неработающие, чтобы помочь ему, изнемогаешь от усталости и утомления и хочешь спать.

Поднимается волна гнева и раздражения, хочется бросить все и его, но какая-то сила внутри останавливает тебя, потому что ты видишь этого человека, который целиком зависит от тебя в этот момент и надеется только на тебя, и прижимаешь его к груди покрепче. Он затихает, может, всего на 5 минут, но именно сейчас берет грудь, ты смотришь на своего ребенка, и кажется, будто физически видишь, как по нему молоком разливается твоя любовь. Новая, неизведенная, сырая еще и неумелая. Но определенно имеющаяся. Если ее не гнать, если не обесценивать, если… не бояться ее.

Мало кто признается в этом даже самой себе, что любви – такой затапливающей, захлестывающей, глубинной и ровной – к ребенку нет с самого начала. Женщины, которые не чувствуют ее после кесарева сечения, обеднены лишь инстинктивным фактором. Он огромен, безусловно. Окситоциновые волны создают в теле и душе такие переживания, силу которых не с чем больше в жизни сравнить, потому что это пик любви, в разы превышающий наши чувства к человеку даже после оргазма. Они помогают делать невозможное порой, они обеспечивают безопасность и гарантию, что мать будет заботиться о своем ребенке, не бросит его, так придумала природа. Это мощная сила. Но не решающая совсем.

Эта сила помогает, доводит за ручку в безопасности до того периода, когда уже сформированы – ну хоть как-то – и опыт пережитого с ребенком, и узнанность его. Когда ее нет или вместе с ней есть еще вот это социальное – я мама, это мой ребенок, я должна заботиться о нем. За счет опыта заботы в нас тоже рождается любовь. Привязанность мы испытываем к тем, в кого много вкладываем, кому жертвуем себя и свои интересы.

Но самая главная и глубокая любовь – не инстинктивная и не социальная, а вот та, что рождается из сердца, выголубливается из моментов соприкосновения душ, что льется по тому факту, что именно ты – мать вот именно этого человека. С момента, как он пришел в твою жизнь. И не может быть иначе.

И потому не страшно, если инстинкты не помогают – после кесарева ли, после осложненных родов, еще по каким-то причинам. Даже если ты вообще – приемная мать. Важно просто осознавать, что вот этого «инструмента», фактора поддержки ты лишена, и потому может быть труднее, но и важно понимать его роль. И то, что она, слава богу, не реша-ющая.

Да, и про слово «размамилась» – оно как раз про вот это постепенное нарастание и разогревание материнской любви в процессе заботы о малыше. У кого-то это происходит в первые же дни после рождения ребенка, у кого-то месяцы, у кого-то год. Время не говорит о вас ничего с точки зрения хорошести или плохости, состоятельности или вашей ценности как матери. Оно просто говорит о том, какая вы есть, но ничего оценочно низвергающего вас в пропасть вины или возводящего на пьедестал Богоматери.