Читать книгу "Обреченный мир - Аластер Рейнольдс"

Однако новости расшифровывались и совершенно не радовали. Как и подозревал Кильон, Клинок бился в агонии. Утешало лишь то, что он еще не умер.

Клиношные зоны резко сместились, сделав прежние районы и реалии пережитками. Говорить о различиях между Пароградом и Неоновыми Вершинами стало бессмысленно. Пароград раздвинулся как вверх, так и вниз и теперь занимал куда больше пространства на Клинке. Неоновые Вершины и Схемоград сжались. То, что называлось Небесными Этажами, растянулось до предела, истертые края уползли еще дальше. Конеград раскололся, то есть вокруг него не осталось пояса низкого технологического уровня, не осталось эффективного барьера для механизированного вторжения. Уже сообщалось о черепах, которые собирались у стилобата и устраивали рейды на нижние уровни – на первый и на второй витки спирали. По той же причине ангелы, или существа, очень похожие на ангелов, спускались ниже привычного уровня – ниже Небесных Этажей. Ангелы вторгались в зоны, прежде для себя неподходящие. Вторгались и не гибли.

Свет, энергоснабжение, бытовые условия, транспорт – ничего этого на Клинке не осталось. Все системы, приспособленные под конкретную зону, больше не работали. Вот почему ангелы спускались: Небесные Этажи погрузились во мрак – погасли и мерцающие символы бесконечных, захватывающих дух вычислений. На бывших Неоновых Вершинах бесшумно дымились электрогенераторы, трассовые машины и фуникулеры замерли, казалось, навсегда. Тепловые станции нижних уровней могли бы работать, но растопки не осталось, а персонал выкосило сильнейшее зональное недомогание. При таких обстоятельствах не верилось, что спецмероприятия проводятся полноценно. Даже если антизональные хранятся на засекреченных складах, четко провести их раздачу практически невозможно. Ответственные за антиаварийные действия сами пострадали от шторма. Из пунктов организованного распространения медикаментов больницы и клиники превратились в промозглые, полные страха приюты, полные умирающих, безумных, паникующих. Персонал и пациенты там не слишком отличались друг от друга. Неудивительно, что драгоценные запасы активно разворовывались. Ни в одной из бывших зон не работали ни органы управления, ни полиция, не действовали законы военного времени. В этом вакууме власти преступные элементы растаскивали все, что можно, и рвались к лидерству, пусть даже к местному, непрочному и недолгому. Они захватывали топливо и антизональные. Никто не представлял, когда кончатся лекарства и зональное недомогание одержит неминуемую победу. В зависимости от ряда малоизвестных факторов Клинок мог протянуть от нескольких недель до нескольких месяцев. Следующую зиму ему не увидеть почти наверняка.

Рано или поздно Девятая Радиальная падет. И передавать сигналы клиношных станций станет некому. До наступления этого момента оставался единственный рациональный выход, хотя, может, и бессмысленный. Крик в равнодушную тишину, отречение от многовековой независимости, – как ни назови этот шаг, сделать его стоило.

Итак, впервые за время своего существования Клинок звал на помощь.

В тот же день, когда откачка топлива еще не закончилась, Кильона вызвали в зал к Рикассо. Кильон уже справлялся о Мероке и обрадовался, услышав, что ей лучше, но огорчился, когда сказали, что она по-прежнему не желает его видеть. Обычно они с Рикассо встречались позднее, и он гадал, что хочет обсудить лидер Роя. Вариантов было много, Кильон с волнением обдумывал вопросы, которые ожидал от Рикассо. Атмосфера, царившая в зале, восстановлению спокойствия явно не благоприятствовала. Лидер Роя стоял у своего любимого окна, но его дородная фигура выглядела непривычно напряженной. Видимо, «Крушинница» привезла и другие новости, настолько удручающие и беспросветные, что делиться ими можно лишь на таком уровне – с людьми, одним секретом уже связанными. Потом Кильон увидел в зале Куртану, Аграфа, доктора Гамбезона, коммандера Спату и Мероку, которой явно не улыбалось сидеть ближе чем в десяти пядях от него, и подумал, что «Крушинница» тут ни при чем.

– Садись, доктор, – не обернувшись, велел Рикассо.

За окном сгущались сумерки, корабли все собирались у «кормушек», только теперь это стало опаснее, чем днем. К тому же с северо-запада наползал густой туман, протягивая к окрестным холмам молочно-белые щупальцы. Скоро плотное марево накроет хранилище. Впрочем, если настроение Рикассо и объяснялось этим, то лишь отчасти.

– В чем дело? – спросил Кильон, устраиваясь в привычном кресле.

Оно показалось ему неудобнее прежнего, хотя мебель не переставили.

– Нам известно про девочку, – объявил доктор Гамбезон. – Про отметину у нее на затылке. А также про то, что эта отметина означает.

– Девочка – тектомант, – медленно, по слогам произнес Рикассо.

– Следует ли понимать так, что именно эту тайну вы стремились сохранить? – продолжал Гамбезон. – Так старались, что рискнули жизнью – вызвали огонь на себя, раскрыв нам свою сущность?

– Про девочку я ничего не знаю, – ответил Кильон.

Спата встал и подошел к Кильону так близко, что тот почувствовал тепло его дыхания.

– Опустим эту часть, ладно? Давай закончим игру в наивное незнание, пока жареным не запахло. Ты осматривал мать и дочь, Кильон. И не мог не увидеть отметину или не понять ее значение.

– Видел он отметину, – вмешалась Мерока, заговорив впервые с тех пор, как вошел Кильон. – Он просто не всполошился из-за нее, в отличие от вас, тупые идиоты.

На лице Спаты мелькнуло подобие улыбки.

– Зачем же он скрыл ее от нас?

– Потому что знал, как вы отреагируете. – Невзирая на повязки, Мерока сжала кулаки и заняла боевую стойку, будто собралась драться и одолеть любого, кому хватит глупости заглянуть ей в глаза. – Из-за вас, уроды, я на пулю нарвалась. Ваш поганый аэростатик защищала. Но я по-прежнему считаю вас суеверными, двуличными тупицами. И пушки у вас, и умные гироскопы, а вы при виде родимого пятнышка готовы со страху обделаться. Я с Мясником сейчас почти не разговариваю, считаю лживым предателем, но хочу отдать ему должное: вас он знает лучше, чем вы сами себя знаете. Девчонку он защищал, потому что не верит в колдовскую белиберду. Он чувствовал, что вы не сдержитесь, и ужаснулся, представив, что вы с ней сотворите.

– Ну, не такие уж мы невежды, – отозвалась Куртана. – И, на секундочку, у нас не аэростаты, а дирижабли.

– Как угодно, мисс Небесная Принцесса. Но я вижу только уйму перепуганных суетливых ройщиков.

С царственной неспешностью Рикассо наконец отвернулся от окна.

– Так ты, Мерока, в тектомантов не веришь?

– А ты?

– Я не верю. – Рикассо выдержал эффектную паузу. – Ни во что не верю. Я задаю вопросы. И сомневаюсь. Сомневаюсь периодически и постоянно. Это называется научным мышлением.

– Надеюсь, сам-то ты понимаешь, что за чушь несешь, – потому что я не понимаю.

– Я и не жду понимания, дорогуша. Мир не благоприятствует научному мышлению. Однако он меняется, значит нужно и нам меняться. По крайней мере, тем, кто в состоянии.