Читать книгу "Назовите меня Христофором - Евгений Касимов"

Однажды он обнаружил за собой удивительную особенность: странные, диковинные сны стали приходить к нему — и не просто сны, а, как правило, продолжение книжных или киношных историй, которые поразили его воображение и взяли властно в плен. И если Денисов увлеченно читал, к примеру, «Бейкер-стрит и окрестности» Светозара Чернова или истории Э. Дж. Вагнера, то, заснув, непременно попадал в какой-то низкорослый закопченный город, плохо освещенный газовыми фонарями, и, вдыхая грязно-желтый воздух, он понимал, что город этот называется Лондоном, хотя, как подозревал проснувшийся Петр Степанович, на реальный Лондон он мало походил. И недавно Денисов это уяснил совершенно отчетливо. Три месяца как он вернулся из Соединенного Королевства, где друзья из Русской службы Би-би-си — великолепный, смешливый, похожий на разудалого беса Зинзинов и тончайший лиричный Хорезмов — открыли ему этот волшебный город, самые его потаенные уголки, и, что характерно, никакого тумана в подлинном Лондоне Петр Степанович так и не увидел. Красные телефонные будки и почтовые ящики видел, двухэтажные красные автобусы (даже последние Рутмастеры на пятнадцатой линии) видел, а тумана — ни разу. И даже плотного табачного дыма не нашел он в старинных пабах, где иногда посиживал за пинтой эля. Чисты и прозрачны были скверы и парки, по которым гулял под осенним дождиком Петр Степанович, воздев над головой зонтик бёрберри. Но ведь викторианский Лондон, наверно, и был таким, каким он мне снился, размышлял Денисов. Сейчас город стал другим. Все меняется.

Петр Степанович со всей силой стал пользоваться открывшимся даром. Какое это было наслаждение перечитывать Льва Толстого — и ночью нечаянно возглавить атаку черных кирасир и рубиться насмерть возле батареи Раевского, неподалеку от зыбкой березовой рощицы! Или же медленно и трудно погружаться в «Хроники Амбера» Роджера Желязны и потом полночи пробиваться через Отражения вместе с принцами крови! И уж совершенно неслыханные путешествия сулила огромная денисовская фильмотека!

Правда, в последнее время все чаще снился Денисову только его избирательный округ со стандартными серыми пятиэтажками, с разбитыми замусоренными дворами, в которых он встречал только суровых пожилых людей с изможденными лицами. И тянулись, тянулись бесконечные запутанные разговоры. Или он оказывался в темных больших квартирах, где царило нездоровое полупьяное веселье, где приходилось драться с незнакомыми опасными людьми, отчаянно бить в каторжные рыла или, испытывая сладкое вожделение, завязывать нелепые романы с невнятными девицами, которые в самый острый момент неожиданно превращались в резиновых кукол и сдувались под всесокрушающим напором плоти, а то и просто бесследно исчезали в мглистых квартирных провалах, заставляя неудачливого визитера горевать и пить сладкую водку.

Не всегда удавалось Денисову оказаться в запрограммированном пространстве, но иногда случалось — пусть в искаженном, смутном, странном мире — все-таки побывать.

Вчера Петр Степанович, уже совсем поздно, поставил кассету со «Сталкером». Он понимал, что не досмотрит до конца — фильм длинный, а глаза уже резало, но ему нужен был фон, чтобы проскользнуть незаметно в Зону, которая тревожила его воображение уже несколько дней. И вот он осторожно заснул и через какое-то время оказался в вагоне поезда, тихо ползущего сквозь тусклую морось. В открытом окне уныло плыли пожухлые поля и холмы. Вдруг хриплым ржавым голосом заревел гудок. Денисов высунул голову наружу. Паровоз! Это был действительно паровоз! Угольная сажа летела в лицо. Негромко стучали колеса. Паровоз изредка пфукал, иногда лязгали буфера, поезд плавно выгибался зеленой гусеницей. Медленные куски сгустившегося тумана то подбирались к самой дороге, то начинали таять, исчезать, и тогда были видны мокрые блестящие рельсы параллельной ветки. Неожиданно открылась неправдоподобно яркая поляна, полная ромашек, но промелькнула, исчезла, и потянулись вдоль дороги уж совсем глухие места. Слева вставал гигантский сизый терриконик с курящимися склонами, у подножья заросший бледным осинником. Тумана прибавилось. Иногда проглядывали сквозь молочное марево руины двухэтажных шлакоблочных домов и покосившихся сереньких избушек. Медленно проехали мимо искалеченные железные ворота, над которыми дугой стояли грязные малиновые буквы: ГОРМОЛОКОЗАВОД № 1. Чем дальше, тем чаще вставали из тумана ржавые обнаженные фермы разрушенных цехов, мертвые заводики и фабрики. ЭВРЗ, КИРЗАВОД, ЦЭММ…

Изношенные грузные люди спали в вагоне, но Денисов не узнавал их, сколько ни вглядывался в их тяжелые и обреченные лица — очень выразительные, как бы прописанные фламандской кистью. Куда они все ехали? Было как-то пусто и равнодушно. Ехали себе и ехали, колеса постукивали, и удивительно покойно было от этого движения, даже показалось, что само движение было гораздо важнее конечной цели, которая, понятно, была. Как, наверно, была у каждого лежащего на деревянных полированных скамьях своя маленькая история, и можно было угадать прошлую жизнь и судьбу этих людей по тяжелым усталым позам, по их напряженным рельефным лицам, не разгладившимся даже во сне. Запела золотая цикада: они есть Моцарты трехлетние!

Потом что-то случилось, что-то очень важное для Денисова, но оно, это самое важное, и распалось в первые же минуты пробуждения. И если бы не утренняя похмельная муть, охватившая тут же Петра Степановича, он бы сосредоточился и вспомнил, обязательно вспомнил бы тот самый момент, когда его во сне озарило: откуда, куда и зачем они, собственно, едут в этом старом, до боли знакомом поезде, который тянул нелепый, почти игрушечный, паровоз. Но осталось только ощущение езды. И еще тревожные стихи. Снег сырой, как газета, шрифт, пропитанный смогом, этот город офсетный я 6 забыл, если смог бы. Опускаюсь в метрошку, ожидаю в туннеле сабвея — потрясает до дрожи, как Евангелие от Матфея. Сеет сажа на рельсы, как плохой дымоход… Что за поезд придет? Уильям Джей Смит. Мистер Смит. Смит. Скорее уж, Морфеус. Морфей. Шалфей-морфей. Морфий. Таинственное магическое путешествие.

Хорошая штука — многоканальный телевизор! Великая вещь — пульт и программное управление. Но оставлять цветную картинку без присмотра нельзя: она могла неожиданно исчезнуть, и тогда был риск попасть в такие тенёты, что потом и вовсе не выберешься из сладкой пучины сна. Или задохнешься насмерть, или одуреешь надолго. Ладно если живую природу покажут, а если — губернские криминальные кошмары?! Опасное это было дело — вот так просто заснуть при включенном телевизоре. Кто их там знает, что они в очередной раз придумают. Ну если что-нибудь развеселое, какую-никакую клубничку, это еще куда ни шло, хотя давно уже тошнит от нее отчаянно. А если мозги на асфальте? Или Божедомка? Или сортиры? Или упыри? А если какие телепузики? Что они себе думают, эти демиурги TV, эти небожители? Поэтому безопасней всего было засыпать, переключившись на канал «Культура». Продюсеры создают телепрограммы, но пульт уравнял их в правах. Денисов улыбнулся.

— Василич! А тебе сегодня что-нибудь снилось?

— А мне сегодня сон приснился! — радостно объявил Василич. — Такой странный сон! Будто умер я… — Василич сделал многозначительную паузу, — и попал на тот свет. И встречает меня… Ну, этот… который с ключами…